В войну

4 глава

Наступила зима, морозная и ветреная. В дом к Ульяне Трофимовне подселили эвакуированную семью из Ленинграда. Учительницу Майю Андреевну Солнцеву с двумя восьмилетними сыновьями-близнецами, Петром и Павлом. Тогда таких, спасавшихся от ада войны, было много. И почти в каждом доме, потеснившись, приютили оставшихся без крова людей, в основном женщин и детей. Ребятишки, несмотря на разницу в возрасте, быстро сдружились. Спустя несколько дней, пообтёршись и получше узнав друг друга, сблизились и Ульяна с Майей. Как оказалось, они были не только ровесницами, но даже и рождены в один день 4 марта.
Бабушка целыми днями пропадала на ферме. Майя Андреевна, тоже не могла оставаться без любимого дела. Но, так как школьное здание было занято эвакуированными, она, с разрешения своей хозяйки и новой подруги, созывала всю свободную деревенскую ребятню в этот маленький дом и занималась с ними, учила писать, читать и считать. На уроки собиралась не только детвора школьного возраста. Вместе со старшими приходили и их маленькие братья, и сёстры. Иной раз на полу негде было яблоку упасть, в какой тесноте приходилось ютиться. Родители были рады, что малышня под присмотром, отправляя их в импровизированную школу, давали с собой кто что мог к общему столу и, по возможности, по поленцу дров. После уроков все вместе пили морковный чай с Буранкиным молоком и друг другу рассказывали только что пройденный материал.
Алёнка была любимицей учителя. Несмотря на то, что ей ещё не исполнилось и пяти, она легко, лучше семи- и восьмилеток, выучила алфавит и все цифры. Быстро запоминала стихи и старалась читать их перед ребятами с выражением.
Уставшая, по темну возвращавшаяся домой Ульяна, не могла нарадоваться на дочь.
– Сейчас дух переведу и пойду Буранку подою, совсем мало давать молока стала, бросать надо, скоро, Бог даст, отелится.
– Отдыхайте, Ульяна Трофимовна, мы с Алёнкой уже подоили и на ночь сена дали.
– Как подоили, кто?
– Говорю же – мы с Алёнкой, она меня научила, пришлось попотеть, но справились. Дальше надеюсь, лучше дело пойдёт.
– Майюшка Андреевна, да разве ж гоже Вам, под корову заглядывать, для того ли Вы институты заканчивали. И не думайте больше. Алёнка, а ты чего думала, учительница с вами и без того продыху не знает, как позволила-то? Вот я тебе в другой раз задам.
– Прекратите, Ульяна Трофимовна, мне вовсе не в тягость, да и самой даже интересно стало, что ж я, не женщина что ли? Русской бабе, доложу я Вам, всё по плечу.
– Так-то бабе, Вам право не пристало в навозе ковыряться.
– Подумаешь, нечто я не баба, – припиралась квартирантка, помогая хозяйке снять фуфайку. – Большое дело, в институтах, конечно, такому не учат, но, милая моя, знаете ли, хочется быть чем-то полезной. Свалились на Вас, как снег на голову, на всё готовое и что называется, ножки свесили. Не бранитесь, давайте лучше чай пить, ребята, – глянула она на близнецов, подметающих пол, – поставьте-ка чайник на печку. И не спорьте, отныне уход за Буранкой мы берём на себя, правда, мальчики?
– Конечно, мам, – дружно отозвались братья.
– Мои вы золотые, ну что с вами делать? Сдаюсь, коли не в тягость, принимайте шефство над животиной-кормилицей.
– Вот и славненько, а теперь все за стол.
Уложив детвору, подруги снова поставили греть чайник и присели поболтать.
– Вот ведь война проклятущая, что с людьми-то делает, – начала хозяйка, – Вас из такого замечательного города, с насиженного места дёрнула и бросила в нашу глухомань. Легко ль в такое время без родных и близких, ужас какой-то. Майюшка Андреевна, не моё конечно дело, но где Ваш муж, на фронте? Вы про него ни разу ни полсловом ещё не обмолвились. 
– Ульяна, а давайте на-ты, что мы всё выкаем друг дружке, что скажите?
– Ой, да боязно, как-то, кто Вы, и кто я, можно ли так-то?
– Прекратите Вы меня возвеличивать. Нашли интеллигенцию. Я если хотите знать, сама в деревне родилась под Ленинградом. Правда, в Ленинград мы переехали, когда мне только годик исполнился, но всё же. Ну, так мы договорились?
– Хорошо, я попробую. Так Вы, ой, ты мне так и не ответила про мужа. Жив ли?
– Не знаю, Уличка, за два дня до войны, среди ночи приехали за ним на воронке. Велели собрать вещи и без всяких объяснений увезли. Как не пыталась я узнавать по его товарищам и сослуживцам, он у меня в руководстве железной дороги работал, никто ничего вразумительного не смог растолковать. А Арсений Викентьевич, его заместитель и ближайший друг, ещё тогда предложил мне уехать куда-нибудь, хотя бы на время. Я перепугалась жутко, но не сдавалась, всё по кабинетам ходила, пытаясь добиться правды. Но кто теперь будет со мной разговоры разговаривать. Война. Так и канул мой Валентин Валентинович, знать бы, жив или нет, – заплакав, закончила Майя.
– Прости меня, дуру, вот язык – чистое помело и чего я начала. Дура, дура и есть. Не томись зря, подруга, уже, поди, разобрались, что к чему. Может, воюет где, объявится. Ты чиркнула бы кому из оставшихся соседей наш адресок, там и письма, небось, дожидаются с фронта, перешлют, спишитесь. Не хнычь, говорю. Мы ещё с тобой наших мужиков-фронтовиков с цветами встречать будем. Ох и посмеёмся над сегодняшними печалями, вот увидишь, дорогая моя, всё образуется.
– Писать-то особо некуда, дом наш разбомбили, все кто где. Да и боязно, вдруг не разобрались, а если и меня следом потянут, как мальчишки тогда? Я им ничего не сказала, в командировке, говорю, а что тут скажешь? – вновь заплакала Майя.
– По сводкам тяжко сейчас на Неве. Хотя, где сегодня не тяжко. И чего этому Гитлеру-душегубу только надо? Ведь знает, что рога ему тут пообломают, а полез, – приобняв подругу выпалила Ульяна. – Ладно, дохлёбывай чай, да ложись. Я всё же, в сарай загляну, попроведаю Буранку. Чего случись, мой хозяин меня со свету сживёт, скажет, не уберегла. Спокойной ночи, ты только керосинку пока не гаси, мне кое-что ещё посмотреть надобно, хорошо? – Улыбнувшись, она вышла из дома.
Едва переступив порог, Васильева зарыдала. Ладно мы, всё понятно, воюет, подумала она, а ей каково? Нет ничего страшнее неизвестности. Пробравшись по расчищенной от снега, видимо близнецами, дорожке до сарая, она села на резную табуретку, сделанную специально для дойки мужем, возле лежащей жующей жвачку Буранки.
– Ну как ты тут, милая? Соскучилась в одиночестве? – поводя руками по пузу коровы, продолжила приговаривать, – Ничего, скоро отелишься, вдвоём и теплее будет и веселее, правда ведь, красавица моя. А там и травка пойдёт, выдюжим как-нибудь, ты главное не хворай, сама понимаешь, вся надёжа только на тебя. Спи, радость моя, спи. Пойду я, сама уж засыпаю, а надо ещё с хозяином пообщаться, дай Бог ему сохранности. До завтра, кормилица. Вернувшись домой, где к этому времени спала уже и Майя, бабушка достала из-за иконки платочек, в который аккуратно были завёрнуты фронтовые треугольники. Их было уже четыре и, разложив на столе по порядку получения, принялась перечитывать и без того заученные строчки. После, сложив и убрав платочек на место, утирая слезу, встала перед иконкой на колени…

---05.04.2018 г.---
Продолжение следует…