Литературный клуб Исеть

Наш опрос

Оцените наш сайт
Всего ответов: 183

Статистика


Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Аркадий Кутилов

 Дань памяти

 

Кутилов Аркадий Павлович

(30.05.1949 – июнь 1985)

 

Википедия

                                                                                                          https://ru.wikipedia.org/wiki/Кутилов,_Аркадий_Павлович

Тепло по венам 

«Поэзия – не поза и не роль. 
Коль жизнь под солнцем – вечное сраженье, - 
Стихи – моя реакция на боль, 
Моя самозащита и отмщенье!» 

Аркадий Кутилов 

Пронзило, зацепилось и зажгло 
Одной-единственной громоподобной строчкой, 
Насквозь кололо золотой иглой, 
Костром горела на душе сорочка! 

«Поэзия - не поза и не роль». 
Мы иногда молчим и, стиснув зубы, 
Житейскую превозмогая боль, 
Бессильно-бледные стихами лечим губы. 

Поэзии всего один укол, 
И губы шепчут код-пароль стихотворенья. 
Усыпан памяти могильный белый холм 
Словами-строчками его произведений… 

Пронзило, зацепилось и зажгло. 
Не кровь по венам - памяти тепло… 

24 ноября 2017 год 
© Copyright: Ольга Рыжова 2, 2017 
Свидетельство о публикации №117112407431

 

 

              Биография и стихи Аркадия Кутилова

В городе Леонида Мартынова жил и работал другой, достойно не оцененный нами при жизни поэт-Аркадий Кутилов… Его стихи неравноценны, но в них есть прорывы в гениальность.
Евгений Евтушенко
Теперь я уже не могу представить без стихов Кутилова новейшую отечественную поэзию. Вадим Кожинов
По уровню Кутилов сопоставим с Николаем Рубцовым… Виктор Астафьев
  Аркадий Кутилов (1940-1985)–уникальный поэт и художник, судьба которого по трагизму, пожалуй, не имеет равных. На протяжении почти двух десятилетий талантливый поэт, стихи которого еще в начале его жизни были отмечены восторженной оценкой Александра Твардовского и Николая Рыленкова, имевший раньше и семью, и дом, и работу, был человеком без определенного места жительства. Поэт скитался по чужим городам и весям, по лагерям, спецприемникам и психушкам. Он обитал на чердаках и подвалах, жил в колодцах теплотрасс, ночевал на вокзалах и кладбищах, умирал от туберкулеза на слякотных улицах равнодушного города… Такое поистине кошмарное существование длилось невыносимо долго – семнадцать лет.
Марсианин, ты мне родня.
Люди умные там и здесь
Доказали, что нет меня,
Ну а я почему-то есть,–

так иронически характеризовал поэт свое жизненное положение.
За эти годы поэт создал колоссальное творческое наследие, насчитывающее более 2000 стихотворений, потрясающую прозу, а также целую галерею произведений изобразительного искусства. К сожалению, еще большее количество созданий Кутилова не дошло до нас…
Поэт предчувствовал свою страшную гибель. Об этом–его последние стихи:

Ты умрёшь через час, ни минуточкой позже!
Авторучка рывками проползёт по листу...
Свой последний часок ты продай подороже,
и секреты любви не тащи в темноту.

Обречённо метнись к сундукам и котомкам,
что на чёрный денёк припасла голова.
Ты умрёшь через час, так оставь же потомкам
все слова-самоцветы, изумруды-слова...

Чтоб лучилась лучинка, чтоб кричала кричалка,
чтоб гудела в стихах первозданная медь!..
Если жалко словцо и метафору жалко,
оглянись на часы:
без пятнадцати смерть!

...В мае 1985 года мертвое тело Аркадия Кутилова было найдено в одном из скверов Омска. Говорят, что его убили по политическим причинам, как диссидента; говорят, что труп одного из ярчайших поэтов ХХ века был отдан в анатомический театр медицинской академии… Его останки были похоронены в общей могиле где-то на окраине Омска. Точное место захоронения поэта неизвестно…
    После смерти к Аркадию Кутилову пришла слава. За последнее десятилетие в Москве, Омске, Красноярске вышло около 10 книг стихов и прозы Кутилова (одна из них– с предисловием Е.Евтушенко). Его стихи переведены на иностранные языки и включены в антологию «Строфы века», по которой иностранные студенты в Европе и Америке изучают русскую литературу, его имя там стоит вторым– после И.Бродского. Было снято три фильма о Кутилове (один, снятый в 2009 г. в Москве,– по заказу телеканала «Культура»). В Сибири открыто два музея А.Кутилова, где хранятся его стихи, картины, рисунки. В августе 2010 года в Омске был поставлен памятник поэту-бомжу, которого за рубежом называют «русским Франсуа Вийоном».
Сбылись пророческие строки поэта:

Если умер, но ходишь, как прежде,
Если сдался, врагов возлюбя,–
Значит, слова Последней Надежде,
Что воскреснуть заставит тебя!

   Подборка стихов этого трагического поэта. Думается, они встретят в Интернете такое же понимание и любовь, как и в литературных кругах его родной Сибири.

Вкладыш к моей трудовой книжке

 

Вот я умру, и вдруг оно заплачет,
шальное племя пьяниц и бродяг... ...
Я был попом, - а это что-то значит!
Я был комсоргом, - тоже не пустяк!

Я был мастак с багром носиться в дыме.
Я с топором вгрызался в синий бор.
Я был рыбак, и где-то на Витиме
мой царь-таймень не пойман до сих пор.

Я был художник фирмы "Тети-мети".
Я под Смоленском пас чужих коров.
Я был корреспондентом в райгазете
и свёл в могилу двух редакторов.

Учил детей и им читал по книжке,
как стать вождём, диктатором Земли...
И через год чудесные мальчишки
мою квартиру весело сожгли!

Я был завклубом в маленьком посёлке.
Поставил драму "Адский карнавал"...
И мой герой, со сцены, из двустволки,
убил парторга. В зале. Наповал.

Бродягой был и укрывался небом.
Банкротом был - не смог себя убить...
Я был... был... был...
И кем я только не был!
Самим собой?..
А как им надо быть?

Черный лось

Вновь я там, где простился с детством.
В милом детстве теперь я гость...
Синий воздух ломая с треском,
выйди из лесу, чёрный лось!..

Напугай меня белым рогом,
бей копытом в трухлявый пень,
закружи по лесным дорогам,
но верни мне из детства день.

Пусть откроет густой малинник
сотни алых пахучих тайн...
Золотистых озёрных лилий
звон волшебный услышать дай...

На заре прибредём к посёлку,
я тихонечко в дом войду...
Подожди за кустом, я только
спичек розовых украду.

В ночь - костёр! Да такой, чтоб сразу
небо пламенем занялось!..
Лось, не щупай сквозь листья глазом,
выйди из лесу, чёрный лось...


Стихи мои, грехи мои святые

Стихи мои, грехи мои святые,
Плодливые, как гибельный микроб…
Почуяв смерти признаки простые,
Я для стихов собью особый гроб.

И сей сундук учтиво и галантно
Потомок мой достанет из земли…
И вдруг–сквозь жесть и холод эсперанто–
Потомку в сердце грянут журавли!

И дрогнет мир от этой чистой песни,
И дрогну я в своем покойном сне…
Моя задача выполнена с честью:
Потомок плачет.
Может, обо мне…

Я гляжу на тебя, любя

Я гляжу на тебя, любя,
твои локоны тереблю...
Я люблю в тебе не тебя,
я другое в тебе люблю.

Ты-успехов моих музей,
ты- в меня из меня окно.
Для тебя я бросал друзей,
и родных разлюбил давно.

Свою меру добра и зла
ты сплела из моих систем.
Даже почерк ты мой взяла-
с завитушкой на букве "эм".

Ты-тропинка в моих снегах,
ты-письмо из Москвы в Сибирь,
ты в долгах-голубых шелках,
ты-в силках у меня снегирь.

Ты должна мне, мой мил-дружок,
я держу тебя сотней рук.
Вдруг уйдешь-и пропал должок!
Я встряхнусь, как пустой мешок,
и пристроюсь на пыльный крюк...

Зимний лес

Стынут сосны и елочки,
лес не радует взгляд.
Лес оделся с иголочки
в белосмертный халат.

Как старик на кровати,
обреченный на смерть...
Как в больничной палате,
только доктор - медведь.

Это издали мнится,
это кажется так...
Но порхают синицы,
снегири - на кустах...

И, к осинам щекою
прижимаясь, как сын,
слышишь, бьётся живое
в сердцевинах осин.

Вершина декабря

Заря, заря, вершина декабря...
В лесах забыт, один у стога стыну.
Встает в тиши холодная заря,
мороз, как бык, вылизывает спину.

Качнулась чутко веточка-стрела,
и на поляну вымахнул сохатый...
И, падая на землю из ствола,
запела гильза маленьким набатом...

Заря не зря, и я не зря, и зверь...
Не зря стволы пустеют в два оконца...

И, как прозренье в маленькую дверь,
через глаза в меня входило Солнце!

Сто шагов

Прохожих нет, не воет транспорт,
луна в плену у облаков...
На сто шагов делю пространство,
на сто задумчивых шагов.

Тук-тук! "Войди... Захлопни дверцу
И если с жалобой - прошу..."
Вот так я к собственному сердцу
с ночным визитом прихожу.

Уютный мрак, пустое кресло,
висят растенья с потолка...
В одном углу - портрет невесты,
в другом углу - портрет врага.

Здесь всё пульсирует, конечно,
коврами этого не скрыть-
Садись, рассказывай неспешно,
и даже можешь закурить.

Ругни врага в сердечном мраке,
ударь, чтоб дрогнула стена!..
За все дневные передряги
ты рассчитаешься сполна.

Разбей окно, коль стало жарко,
и ноль внимания на стон...
И даже можешь ткнуть цигарку
огнём в пульсирующий стол.

Ты здесь хозяин! Настоящий!
Ты настоящий - только тут.
Но знай: всё чаще, чаще, чаще
тебя здесь терпят, но не ждут...

И будет ночь, и душной ночью,
забыв дневное "далеко",
ты сто шагов отмеришь точно,
вздохнёшь упруго и легко...

Но, может, ты неточно мерил?..
А может, мерки уж не те?..
И, не найдя заветной двери,
рука повиснет
в темноте...

Я вам пишу

Я вам пишу звездой падучей,
крылом лебяжьим по весне...
Я вам пишу про дикий случай
явленья вашего во мне.

Пишу о том, как пел несмело:
взойди, взойди, моя заря!...
Я ради вас талант подделал,
как орден скифского царя...

Как я дружу с нейтронным веком,
как ярким словом дорожу...
И как не стал я человеком,
я вам пишу...

Ты брошена

Ты брошена, разбита, искорёжена,
над письмами закончился твой пост.
Душа твоя в конвертики уложена
и злобой перетянута внахлёст.

Ты волосы болванишь чуть не наголо, -
смотрите, мол, а мне на вас плевать!
Ты стала узколицая и наглая,
слова твои - всё "мать" да "перемать"…

Ты брошена, судьба - сплошные дыры,
и голос недоверием изрыт.
Старушка из семнадцатой квартиры –
"Хороших не бросают!" - говорит.

Ребёнка незаконного, внебрачного
таскаешь контрабандой под плащом...
А пошлина давно уже уплачена
бессонницей, слезами и дождём.

Ты брошена, ты, значит, нехорошая.
Ты брошена, как камушек со скал.
Ты брошена и сплетней припорошена...
А я как раз такую и искал.

Пацан, кусок сибирской плоти

Пацан, кусок сибирской плоти
я имя вам не назову),
на злобно ржущем самолете
внаполеонился в Москву.

Он покорил Иркутск сначала,
взорвал овации в Чите...
А вот Москва... Москва молчала.
Масштабы, видимо, не те...

Пегас от страсти обезножел,
сарказм прижился на губе...
Я лез из кожи, рвал одежи,
стихами рожу бил толпе...

По вытрезвителям мотался -
был в них всегда желанный гость...
И вот по пьянке затесался
на тот Ваганьковский погост.

Напиток бешеной коровы,
редиска, лук да каравай...
- Есенин, здравствуй!
- Ну, здорово...
- Давай-ка выпьем!..
- Разливай...

Стакан - в себя,
стакан - в могилу, -
земля темнела от вина...
А я шептал:
- Сережа, милый,
не признает меня страна!..

- Не признает?.. Знать, любит мало.
Ты брось на зеркало пенять...
Ведь и меня не признавала, -
петля заставила признать...
Я бросил кость эпохе-дуре,
всобачил в памятник грехи...
Но был бы жив, сейчас бы в МУРе
лежали все мои стихи...

- Ты предлагаешь?..
- Предлагаю...
- И будет слава?.,
- Как не быть...

А ночь зеленая такая,
что дико хочется завыть...

Но встало утро над погостом
во всю ваганьковскую ширь,
и кто-то мне напомнил просто:
- Комедиант, езжай в Сибирь!.

Комедиант, как верно, верно!..
А я-то думал, что поэт...
Оглоблей-истиной по нервам
меня хватил какой-то дед...

Он был не пьян, но чуть с похмелья,
зато величествен, как шах:
- Есенин я.... Зовут Емеля...
А здесь я вроде в сторожах...
Гони полтинник за знакомство
да рупь за добрый мои совет:
комедиант, езжай до Омска
и позабудь, что ты - поэт!..

...С бедой, с обидой и с позором,
с душой, как нищенской сумой,
пацан на поезде нескором
тихонько тащится домой...

Я люблю уютом тешить душу

Я люблю уютом тешить душу,
для уюта только и тружусь.
Я люблю мороженое кушать,
только прежде мяса нажуюсь.

Косточки жар-птицы пообглоданы,
вместо кофе - рюмочка крови...
Ищешь благоденствия - так вот оно:
знай работай, кушай да живи.

Детектив ловлю на книжной полке,
сяду в кресло с верхом из парчи...
И жену похлопаю по холке:
ну-ка, баба, музыку включи!

Пусть во мне мороженое тает,
пусть рыдают рябчики во мне...
Баба клавиш сладостно придавит,
как клопа когда-то на стене.

...Скрипка враз пощады запросила,
барабан взревел: иду на вы!..
И пошла божественная сила
вдоль по жилам - с ног до головы.

На парче, с сигарой золотистой,
возлежу, как бог на облаках.
И звучит напев густой и чистый
родничком на мартовских снегах.

А в снегу проталины синеют,
рвется к солнцу мертвая трава.
Оживают суслики и змеи,
обретая вешние права.

Под бичами царственного танго,
под напев бамбуковой трубы,
муравьи, построившись фалангой,
тянут крест невольничьей судьбы.

Антимир!.. И вот уже из горла
льется песня вместо матерков...
Журавли торжественно и гордо
проплывают выше облаков.

На канате музыки с востока
золотое солнце поднялось...
Как я оскотинился жестоко!
Как пронафталинился насквозь!..

Я хочу дорог и много станций,
много дыма, грома и зарниц...
Я хочу башкой разбить свой панцирь,
диверсантом рыскать у границ.

Я хочу!.. Пусть черт во мне проснется!
Я хочу, чтоб рявкнула труба!
Пусть с моей тропой перехлестнется
муравья невольничья тропа!..

Четверостишия

Поэзия - не поза и не роль.
Коль жизнь под солнцем - вечное сраженье, -
стихи - моя реакция на боль,
моя самозащита и отмщенье!

* * *
Я не поэт. Стихи - святое дело.
В них так воздушно, нежно и светло...
Мне ж дай предмет, чтоб тронул - и запело,
или хотя бы пальцы обожгло.

* * *
Деревня N. не знала гроз.
Покой и тишь - ее основа...
Но в каждом доме был Христос
с лицом Емельки Пугачева!

Они бескрылы...

Боготворю их, солнечных и милых,
люблю сиянье знойное зрачков...
Они бескрылы, но имеют силы
нас окрылять, бескрылых мужиков!
Границы платьев берегут их прочно..
Я, нарушитель ситцевых границ, -
они бескрылы - видел это точно!
А, впрочем, кто их знает, этих птиц...

Подранок

После выстрела смог он собой овладеть,
он посмел улететь, очумев от испуга.
Между крыльев - дробинка, но сумел улететь...
Только ровно на жизнь приотстала подруга.

Распустились цветком два разбитых крыла,
поднялась голова в драматическом жесте...
Тонкой лапкой гребла, суетливо плыла,
всё куда-то плыла, оставаясь на месте.

Окровавленный пух понесло к камышу,
и молчат небеса, перелески и воды...
(Ты ответь мне, Ирина, я тебе же пишу, -
что случилось потом, после этой охоты?

Был ли выстрел ещё, иль, жалея заряд,
ощипали тебя, несмотря, что живая...
И весёлый охотник - голубой бюрократ,
нежно кушал крыло, коньячком запивая...

Может, выжила ты, всем дробинкам назло,
только жизнь приняла, как стандартную милость.,
И свистит по квартире расписное крыло,
забывая на миг, что летать разучилось.

Телевизор, базар, танцплощадка, завод,
петухи-женихи, разодетые жутко...).

А в заливе души всё куда-то плывет,
всё куда-то плывет недобитая утка...

***
Я читал: голубая тоска, -
и не верил: такой не бывает...
Но сейчас - на вершок от виска -
небеса, как доска гробовая...

Всё приветы вчерашнего дня,
всё лавсан, а с изнанки - холстина...
Электронной машине родня
отошедшая в прах гильотина.

Береженого - бог бережет!
И всю жизнь берегись, береженый...
Прозевал - изотрет в порошок:
нынче бог милосердья лишенный.

Сберегусь, и в работу впрягусь,
среди роботов нежно-угрюмых...
Напрягусь, как рождественский гусь,
что плывет по столу между рюмок.

Но боюсь, что сорвусь - и сопьюсь,
и забуду, как пахнет ромашка...
Но боюсь!.. И горжусь, что боюсь:
я боюсь, - значит, жив я пока что!

***
Не пойму я тебя, иноверца,
наши взгляды давно разошлись...
Расстоянье от сердца до сердца -
может, час, может, целая жизнь...

Через чащу добра и порока,
сквозь уступки, пинки и тычки...
....А прямая до сердца дорога -
не длиннее вот этой строки.

***
А мысли шагают коряво,
а губы от страха спеклись...
Уходит... жена или слава...
свобода, а может, и жизнь.

На лучшем твоем перекрестке
она - у другого в руках.
Не порти, дружок, папироски,
не бейся в ревнивых силках.

Когда над телами убитых
враги распивают вино,
убитым уже не обидно,
убитым уже все равно...

РАЗВОД

Уходит любовь. Холодеет в душе.
Тускнеют слова и предметы.
На милом лице проступает уже
посмертная маска Джульеты.

Рассудок смиряет кипенье крови...
Твой взгляд - голубее кинжала...
И, может, не палец, а горло любви
кольцо обручальное сжало.

Состарил сентябрь и фигурку твою,
твои очертанья грубеют...

Похоже, что я на расстреле стою
И НАШИ УЖЕ НЕ УСПЕЮТ.

СЛОВО

Час назад (уж целый час натикал...
только час... а кажется, - года)
сдавленным и сумеречным криком
прозвучало слово "никогда".

...Д'Артаньян на помощь не прискачет,
не распорет шпагой темноту...
Никогда "Титаник" не заплачет
в долгожданном розовом порту...

Никогда не выстрелит царь-пушка
для острастки вражеских держав...

...Догорает в памяти избушка,
курьи ножки
судорожно
сжав.

***
Я люблю! через горы и годы!...
Я люблю! сквозь любые погоды!..
Я люблю! сквозь погосты-кресты,
сквозь туманы-дороги-мосты!..
Сквозь цветы восковые у морга,
сквозь судьбу, что к молитвам глуха!..
Я люблю! ослепленно и гордо!
От любви перекошена морда,
от любви перехвачено горло,
от любви не хватает дыха....

http://stihidl.ru/poem/252132/

 

 

           Аркадий Кутилов стихи. Опознан, но не востребован…

  Зачастую – из столичного далека. И даже из вовсе далекой Америки… Стихи еще недавно опального, бездомного, никому не известного омского поэта вошли в антологию «Русская муза XX века», включены в антологию «Русская поэзия XX столетия», изданную в Лондоне на английском, наконец – в нашумевшую антологию «Строфы века».
   Аркадий Кутилов родился в 1940-м в Иркутской области, в таежной деревне Рысьи. Своей редкой фамилией (зачастую воспринимаемой как псевдоним) он несомненно обязан протекающей в тех местах небольшой речушке Кутил. По его собственному признанию, писать стихи начал поздно, лет с семнадцати – до того едва ли не единственной, всепоглощающей страстью была живопись, отступившая затем на задний план. 
    Кутилову прочили блестящее литературное будущее. Его стихи, многократно переписанные, начинают ходить по рукам едва ли не по всей Сибири…
   В конце 60-х, потеряв почти одновременно все – семью, дом, работу, брата, Кутилов окончательно перебрался в Омск и оказался абсолютно никому не нужным. Начинается страшный бродяжий период протяженностью в семнадцать лет: его домом, его рабочим кабинетом становятся чердаки, подвалы, узлы теплотрасс…
Именно в эти кошмарные годы произошло его окончательное становление как поэта. На смену пришли совершенно иные стихи:

...Мир тоскует в транзисторном лепете,
люди песни поют не свои…
А в Стране дураков стонут лебеди,
плачут камни и ржут соловьи.

Мир таскает одежды тяжелые,
мир в капроне от зноя зачах…
А в Стране дураков ходят голые,
чтоб кинжалы не прятать в плащах.

Мир поклоны кладет дяде Якову,
если голос у Яшки – гроза…
А в Стране дураков всякий всякому
правду-матушку режет в глаза.

Мир в угрозах и денежном шелесте
рвет любовь у законной жены…
А в Стране дураков бабьи прелести
не дороже простой ветчины.

В вашем мире начальники старшие
даже в песнях почтения ждут…
А в Стране дураков даже маршалы
даже улицы даже метут.

В общем, так, – попрощайтесь с сестричкой,
отряхните коросту долгов, –
и с последней ночной электричкой
приезжайте в Страну дураков!

   Система отреагировала примитивно и стандартно – принялась прятать его в психушки, «привлекать» за бродяжничество. «Я опять в плену у своих», – писал Кутилов на волю.
Нет худа без добра. Поневоле лишенный спиртного, он писал «запойно», почти круглосуточно. Тысячи стихов, десятки поэм, родившихся за колючей проволокой, за больничным забором. Все это периодически изымалось и зачастую просто уничтожалось, воссоздавалось заново и изымалось вновь, и снова выносилось на волю в выдолбленных каблуках зековских ботинок, в переплетах «дурацких» альбомчиков.
  Начиная с середины 70-х и до последних дней Кутилов писал без всякой надежды увидеть свои творения напечатанными: власти наложили окончательный запрет на само его имя. И не за одни лишь крамольные стихи. Были шумные литературные и политические скандалы… Были эпатажные «выставки» картин и рисунков прямо на тротуарах, в центре Омска…
   
Итак, стихи Аркадия Кутилова:

А в детстве все до мелочей
полно значения и смысла:
и белый свет, и тьма ночей,
крыло, весло и коромысло…

И чешуя пятнистых щук,
цыпленок, коршуном убитый,
и крик совы, и майский жук,
и луг, литовкою побритый.

Как в кровь — молекула вина,
как в чуткий мозг — стихотворенье,
как в ночь июльскую — луна, —
в сознанье входит точка зренья.

Они бескрылы

Боготворю их, солнечных и милых,
люблю сиянье знойное зрачков…
Они бескрылы, но имеют силы
нас окрылять, бескрылых мужиков!

Границы платьев берегут их прочно…
Я, нарушитель ситцевых границ, —
они бескрылы — видел это точно!
А, впрочем, кто их знает, этих птиц…

***
Ей совсем немного надо,
этой женщине в летах:
пудра, крем, духи, помада,
лак бордовый на ногтях…

Да еще кусочек лета,
яркий зайчик на стене…
Да еще чтоб кто-то где-то
увидал ее во сне.

***
Сидят в луну влюбленные собаки,
молчат пока, вбирают голоса…
А мимо — шапки, рыжие, как маки,
а мимо — звезды, окна и глаза…

Спешат в мороз одетые подружки,
бредет куда-то сам собой тулуп…
Смешные, чуть усталые избушки,
и вместе с дымом — музыка из труб!

***
Идеи дикие глотаю,
читаю Брэма и Дидро…
Всю ночь сижу, изобретаю
тарелку, ложку и ведро…

Мне Джемс Уатт — прямой начальник,
весь мир — не больше, чем товар…
Я изобрел утюг и чайник,
велосипед и самовар…

Я луч звезды разбил на звенья,
открыл породу новых рыб.
В пределах музыки и пенья
я изобрел тележный скрип.

Я с неба звезды не хватаю,
но плещет творческий экстаз…
и я опять изобретаю
топор, пилу и унитаз…

Я — исключенье всяких правил,
с мировоззрением кривым…
Мой мозг трагично неисправен,
и уж ничем не исправим.

***
Жизнь моя, поэзия, подруга…
Я в стихах тонул, горел и мерз…
Очи мне выклевывала вьюга,
хоть прошел под вьюгой много верст.

Скажут: поза? Да, возможно, поза…
Жизнь – она из поз и прочих крох.
Пусть сгниет раздавленная роза,
а в гнилье взойдет чертополох!

Я не жду бессмертья ни минутки,
мне дороже – пальцы на струне,
чтоб рядком сидели проститутки,
весело болтая обо мне.

***
Эх, Аркаша, нам ли горевать
в двух шагах от ядерного взрыва!..
Знай работу, «телек» и кровать,
да в субботу – пять бутылок пива.

Соблюдай умеренность в любви,
не умей свистать разбойным свистом
и во сне удачу не зови,
и не пей с лихим авантюристом.

Не теряй ни сон, ни аппетит,
пусть душа от горестей не хмурится…
И к тебе, конечно, прилетит
птица счастья – бройлерная курица.

***
Петух красиво лег на плаху,
допев свое «кукареку»,
и каплю крови на рубаху
брезгливо бросил мужику.

***
Я не поэт. Стихи — святое дело.
В них так воздушно, нежно и светло…
Мне ж дай предмет, чтоб тронул — и запело,
или хотя бы пальцы обожгло...


Поэзия – не поза и не роль.
Коль жизнь под солнцем – вечное сраженье, –
стихи – моя реакция на боль,
моя самозащита и отмщенье!

***

Стихи мои, грехи мои святые,
Плодливые, как гибельный микроб…
Почуяв смерти признаки простые,
Я для стихов собью особый гроб.

И сей сундук учтиво и галантно
Потомок мой достанет из земли…
И вдруг – сквозь жесть и холод эсперанто –
Потомку в сердце грянут журавли!

И дрогнет мир от этой чистой песни,
И дрогну я в своем покойном сне…
Моя задача выполнена с честью:
Потомок плачет. Может, обо мне…

http://ingivend.my1.ru/news/arkadij_kutilov_stikhi_opoznan_no_ne_vostrebovan/2014-03-26-42

Пасынок

Когда-нибудь вечером синим,
без дум, без любви и мечты,
я вдруг попрощаюсь с Россией,
и стану с Россией на “ты”…

Зачем ты меня не любила,
терпела, стыдливо кривясь?..
В припадках беззлобного пыла
с тобой я налаживал связь.

Покорный твоим обещаньям,
признания ждал много лет.
Возьми же теперь на прощанье
моей головы амулет!

Прощай, и забудь кривотолки.
Ведь люди чего не наврут!
…Курки моей верной двустволки
чачакнут — и станут во фрунт!

К исходу лирической ночи,
как раз на коровьем реву,
бровями взмахнут мои очи,
и шумно взлетят в синеву!

* * *
А в детстве все до мелочей
полно значения и смысла:
и белый свет, и тьма ночей,
крыло, весло и коромысло…

И чешуя пятнистых щук,
цыпленок, коршуном убитый,
и крик совы, и майский жук,
и луг, литовкою побритый.

Как в кровь — молекула вина,
как в чуткий мозг — стихотворенье,
как в ночь июльскую — луна, —
в сознанье входит точка зренья.

* * *
Два ствола, как крылья за спиной,
задевают сосенки да елки…
Освистали рябчики весной
громовой дебют моей двустволки.

Терпкий вкус черемух и брусник
запиваю спиртом или чагой.
Нагадал мне старенький лесник
вечно быть охотником-бродягой.

Вечно караулить водопой
звезд и фантастических видений,
горевать над дивною судьбой
одиноких женщин и растений.

Варвар

Идет полями и лесами,
идет ромашковым ковром —
мужик с невинными глазами,
с фамильным тонким топором.

Душа в лирической истоме,
в мазутной неге сапоги…
Под ним земля тихонько стонет,
пред ним дрожат березняки.

Он понимает птичьи вопли,
он любит беличью возню...
Он колья, жерди и оглобли
считает прямо на корню.

Легко живет топорным счастьем,
листает весело рубли.
Трудолюбив, хороший мастер, —
и тем опасней для земли!

* * *
Боготворю их, солнечных и милых,
люблю сиянье знойное зрачков...
Они бескрылы, но имеют силы
нас окрылять, бескрылых мужиков!

Границы платьев берегут их прочно…
Я, нарушитель ситцевых границ, —
они бескрылы — видел это точно!
А, впрочем, кто их знает, этих птиц…

Омут

Березка... Омут... Утопиться, что ли?..
Утихнет совесть, сердце отболит...
... С какой надеждой, сладостью и болью
на тихий омут смотрит инвалид...

Не надо жертв, азартного горенья...
Не надо боли, — пусть хоть рыбья боль…
Блесну златую с черным опереньем
забросил так... для видимости, что ль...

Но омут сам живет по-человечьи:
по ком-то глухо стонет птица-выпь,
кувшинки — в ряд, как траурные свечи,
и месяц тонет в призрачную глыбь...

Там пескари червей хватают мерзко!
Там пескарям от щуки не до сна!..
И в рыбьем небе весело и дерзко,
как истребитель, носится блесна!..

Голубая тоска

Я читал: голубая тоска, —
и не верил: такой не бывает.
Но сейчас — на вершок от виска —
небеса, как доска гробовая…

Береженого — Бог бережет!
И всю жизнь берегись, береженый.
Прозевал — изотрет в порошок:
нынче Бог милосердья лишенный.

Сберегусь, и в работу впрягусь,
среди роботов нежно-угрюмых.
Напрягусь, как рождественский гусь,
что плывет по столу между рюмок.

Но боюсь, что сорвусь — и сопьюсь,
и забуду, как пахнет ромашка.
Но боюсь!.. И горжусь, что боюсь:
я боюсь, — значит, жив я, Аркашка!

* * *
Идеи дикие глотаю,
читаю Брема и Дидро...
Всю ночь сижу, изобретаю
тарелку, ложку и ведро...

Мне Джемс Уатт — прямой начальник,
весь мир — не больше, чем товар...
Я изобрел утюг и чайник,
велосипед и самовар...

Я луч звезды разбил на звенья,
открыл породу новых рыб.
В пределах музыки и пенья
я изобрел тележный скрип.

Я с неба звезды не хватаю,
но плещет творческий экстаз…
И я опять изобретаю
топор, пилу и унитаз...

Я — исключенье всяких правил,
с мировоззрением кривым...
Мой мозг трагично неисправен,
и уж ничем не исправим!

Герой

Своей родне обиду я пою:
я был в огне, во вшах, крови и поте,
я танки опрокидывал в бою,
а вы мне на похмелку не даете!

Не цените раненьев и наград,
и вы цены не знаете герою...
Я вам сейчас устрою Сталинград!
И Курскую дугу я вам устрою!

Пусть вьется ваша дрянь и ваша пыль,
и брань моя гремит свинцовым градом!
А ну, противотанковый костыль,
шарахни хоть разок по этим гадам!

И вспыхнет под злодеями земля,
пощады эти “викинги” запросят.
Пусть вынесут мне ровно три рубля,
но чтобы — на брильянтовом подносе!

...Стою один в пороховом дыму...
Ну, вынеси мне тройку, Акулина!..
Ну, вынеси, и я ее приму,
как раньше — ключ от города Берлина.

* * *
Смешная, бескорыстная,
без лишних позолот,
преступная и быстрая,
горячая, как лед,
удушливая, летняя,
сухая, как зола, —
Любовь моя последняя,
спасибо, что была!


* * *
Эта пьеса шла под гром винтовочный,
ухала мортира за горой,
падала под пулями Дюймовочка,
весь дырявый, падал главгерой...

Но вставал — и шел шагами быстрыми!
Весь дырявый, песню запевал...
Драматург! не надо много выстрелов.
Лучше — бац! — и сразу наповал.

Нам не надо мокрого и страшного,
нам наскучил пистолетный лай...
Ты слезу у зрителей выпрашивал?
Мы заплачем. Только не стреляй.

Война

Есть я, есть ты в зеленом кимоно,
и телевизор смотрит диким глазом…
Я не люблю военное кино:
там все не так, как в дедовых рассказах.

Я скромный зритель, тютя и губан.
Не для меня твоей прически грива.
Тебе нужней экранный горлопан,
который “умер” точно и красиво.

Он после съемок бросится в такси,
ты в мыслях сядешь рядом на сиденье...
И вот тогда — о, Господи, спаси! —
мне так нужны войны цветные тени!..

И я взовьюсь, как утка на лету —
трофей твоей добычливой охоты.
Вот пусть тогда распорют темноту
брюхатые десантом самолеты!

...Я не люблю военное кино!
Люблю тебя в зеленом кимоно!
Ревную дико, тупо, ослепленно!
Люблю тебя в проклятии зеленом!..

…Зачем ты смотришь в черное окно?!

* * *
Назло несчастьям и насилью,
чтоб зло исчахло наяву,
Земля придумала Россию,
а та — придумала Москву.

И вечно жить тебе, столица!
И, грешным делом, я хочу
стихом за звезды уцепиться,
чтоб хлопнуть вечность по плечу.

Живу тревожным ожиданьем,
бессонно ямбами звеня…
Мой триумфальный день настанет:
Москва
придумает
меня!

http://www.logoslovo.ru/forum/all/topic_11583/

Ещё стихи Аркадия Кутилова:

https://45parallel.net/arkadiy_kutilov/stihi/

http://gondolier.ru/069/69klassika_1.htm

Фотографии и рисунки поэта Аркадия Кутилова (33)

http://russianpoetry.ru/photos/1146-2

 

 

Вход на сайт

Поиск

Календарь

«  Март 2024  »
ПнВтСрЧтПтСбВс
    123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

Архив записей

Друзья сайта

  • Официальный блог
  • Сообщество uCoz
  • FAQ по системе
  • Инструкции для uCoz