Львов Анатолий Дмитриевич
(4.11. 1949 – 9.02. 2008)
«Говорят, что не к сроку свечу затушил…»
Вечер памяти Анатолия Львова искусствоведа, журналиста, поэта, педагога в библиотеке имени Шукшина в Кургане
2 ноября в библиотеке имени Шукшина в Кургане (ул. Пушкина, 43) прошёл поэтический вечер памяти «Это было не с нами» Анатолия Дмитриевича Львова известного искусствоведа, талантливого поэта и журналиста, преподавателя от бога.
Уютный зал библиотеки был полон: родные, близкие, друзья, знакомые, все, кто помнит Анатолия Львова. Скромные улыбки, добрые взгляды, тихие голоса, как будто вот-вот должно случиться что-то волшебное, и все прикоснутся к чему-то тайному и душевному… И случилось!
Заведующая библиотекой Кокшарова Татьяна Степановна во вступительном слове поблагодарила всех за память к такому прекрасному человеку. В 2015 году супруга Анатолия Львова Светлана Ивановна и дочь Мария передали в дар личную библиотеку Анатолия Дмитриевича, где более 600 экземпляров книг таких ценных и исключительных. В зале на отдельном стенде под названием «Книжные острова» постоянно выставляются книги из его библиотеки. Она провела небольшой обзор по книгам Анатолия Львова, все увидели небольшие книжечки с множеством закладок, сделанных Львовым.
Анатолий Дмитриевич успевал везде: член четырёх союзов (Союз театральных деятелей, Союз журналистов, Союз художников, Союз писателей), преподаватель искусствоведения в гимназии № 27, несколько лет работы в редколлегии литературного журнала «Тобол». Им написано около 400 статей о творческих людях Кургана и Курганской области, любимого им Зауралья. Анатолий Львов публиковался в литературных журналах Москвы, Новосибирска, Екатеринбурга.
На вечере своими воспоминаниями поделилась ведущий методист Курганского областного художественного музея Любовь Кочарина, театровед, киновед, искусствовед, друг Анатолия Львова с самого детства. Для неё Анатолий Дмитриевич – замечательный музейщик, пропагандист культуры, особенный человек, талантливейший поэт, пишущий исповедально, умеющий «поговорить». Для него самая любимая муза всегда была Изобразительное искусство. Любовь Кочарина прочла несколько особенно дорогих ей стихотворений автора: «Я помню в гениальном детстве…», «О поэтах», «Потанцуй со мной, подруга жизнь!».
Любовь Савина актриса Курганского драматического театра прочла несколько своих любимых стихотворений Анатолия Львова, назвав его настоящим поэтом, добрым человеком со сложным миром, «бессребреником» (бескорыстным, щедрым душой). Его стихотворения: «Любимая, здравствуй!», «Эджер», «Пустые ночные троллейбусы», «Вечером декабрьским студёным» в исполнении Любовь Савиной заставили всех заворожено замереть от прекрасных слов и глубокого смысла.
Светлана Ивановна Львова специально приехала из Москвы на вечер, посвящённый супругу. В семье он был живой человек, всё время что-то выдумывал (однажды они всей семьёй проходили придуманное им анкетирование, и на вопрос: «Кто ты?» Анатолий Дмитриевич ответил: «Львов»). Стихи он писал на обрывках, обрезках бумаги, собирая потом их в папку, ведь из каждой строчки, им записанной, могло потом возникнуть стихотворение или проза. Он видел во всём поэзию и вкладывал глубокий смысл, свою душу во всё, что писал.
Валерий Портнягин, журналист, критик, эссеист, член Курганского филиала Союза писателей, литературный редактор газеты «Курган и Курганцы» хорошо знал Анатолия Львова, с юности, особенно по работе в газете «Молодой ленинец». Кем был Анатолий Львов? По мнению Валерия Портнягина до какого-то периода он был всем: и художником, и искусствоведом, и музейщиком, и театроведом. В конце концов, он стал поэтом с большой буквы, стихи стали другими – пропала книжность, стихами говорила его душа, и пело его сердце.
Сюрпризом для участников вечера стало видеописьмо из Санкт-Петербурга от Екатерины Зориной и письмо из Новосибирска от Ольги Кузнецовой. С какой нежностью и любовью рассказывали они о том, как Анатолий Дмитриевич вёл у них в гимназии №27 уроки истории искусства, устраивал литературные гостиные. Теперь девочки выросли и сами преподают.
Весь вечер звучала музыка, ведь поэзия и музыка неразделимы! Это - музыка из кинофильма «Высокий блондин в чёрном ботинке» (любимый фильм Анатолия Львова), пьеса в исполнении гитаристки Светланы Штефуры студентки музыкального колледжа, песня А.Зацепина «Есть только миг» в исполнении клавишника-вокалиста кавер-группы «Арго» Александра Лисихина, песня Б.Окуджавы «Давайте восклицать» в исполнении Любовь Коробейниковой.
Вечер был таким тёплым, дружеским. Создавалось впечатления физического присутствия великого и талантливейшего поэта Анатолия Дмитриевича Львова, любящего свой маленький провинциальный городок, вложивший всю свою душу в культурную жизнь Кургана и всего Зауралья, отдавший своё сердце Поэзии!
«Поэзия будет всегда!» - писал Анатолий Львов. Так и случилось! А все присутствующие на вечере памяти «Это было не с нами» прикоснулись к волшебному и таинственному, к слиянию музыки и слова, к Поэзии!
3 ноября 2017 год
© Copyright: Ольга Рыжова 2, 2017
Свидетельство о публикации №117110308627
Из биографии
Анатолий Львов родился в 1949 г. в г. Кургане. Учился в общеобразовательной школе № 38. Еще школьником начал участвовать в передачах местного телевидения В 1973 г. окончил факультет теории и истории искусств Ленинградского института живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина при Академии художеств и вернулся в Курган. Работал в редакции областной молодежной газеты «Молодой ленинец», редактором областного радио. С 70-х годов и до конца своих дней сотрудничал с Курганской государственной телерадиокомпанией, готовил авторские телепередачи о живописи и театре.
В 1975-1982 гг. — научный сотрудник краеведческого музея. С 1982 г. — заместитель директора по науке Курганского областного художественного музея (КОХМ).
С 1988 г. — директор Курганского областного драматического театра. С 1989 г. — директор Курганского областного художественного музея.
С 1995 г. — ученый секретарь КОХМ. С 1996 г. — преподаватель истории искусств в школе-гимназии № 27.
Анатолий Дмитриевич много путешествовал; был во всех республиках бывшего СССР, в шести странах за рубежом, работал в археологических экспедициях на Памире и в Крыму. Необычайно одаренный человек, с широчайшим кругозором и эрудицией Анатолий Львов был членом сразу нескольких творческих союзов России — Союза журналистов, Союза художников, Союза театральных деятелей. Он автор книги «Художники Зауралья», более 40 каталогов выставок художников Урала и Зауралья, многочисленных статей по истории, искусству, культуре, коллекционированию и других. Статьи Анатолия Львова как искусствоведа и критика неоднократно печатались в журналах «Урал», «Художник», «Театральная жизнь», «Вопросы и ответы», «Слово лектора», коллективных сборниках. Выступления Анатолия Дмитриевича на радио, по телевидению, в печати давали четкие ориентиры в сложном мире искусства, воспитывали художественный вкус как у молодежи, так и у людей зрелого возраста.
В 2005 году Анатолия Львова приняли и в Союз писателей России. К этому времени, кроме многочисленных газетных и журнальных публикаций, у него вышли две книги стихов. Стихи он начал писать в 1966 году, в девятом классе школы. В 1993 году на международном конкурсе журнала «Юность» вошел в число призеров, его стихи были опубликованы в двухтомном итоговом сборнике «Глагол». В 2002 г. вышел его первый поэтический сборник «Эхо дней». В 2004 г. — вторая книга стихов «По кругу». В год он создавал примерно 12-15 стихотворений. Черновики и варианты сразу уничтожались. Так он избавлялся от балласта, не считая себя вправе изменить в готовом стихотворении хотя бы строчку. Сочетая поэтические труды с педагогической деятельностью, Анатолий Львов издал в 2007 году поэтический сборник «Детский парк». В этом же году, не смотря на тяжелую болезнь, стал одним из самых ярких членов редколлегии обновленного литературно-публицистического альманаха «Тобол», активно влияя на его издательскую политику.
Анатолий Дмитриевич Львов — лауреат премии Губернатора Курганской области и премии «Признание» (г. Курган).
Умер в 2008 году.
Изданные книги
-Эхо дней. Курган, издательство «Парус-М», 2002
-По кругу. Курган, 2004
-Детский парк. Курган, 2007
Выступление автора
к книге «Детский парк»
Когда года уже зашкаливают к шестидесяти, больше оглядываешься, чем всматриваешься вдаль. Поэтому в это издание вошли не только новые стихи последних лет, но и прежние книги, благо, их тиражи мигом разошлись. Да и грустных мотивов не в пример больше, чем весёлых.
Детский парк... Есть в моём Кургане такое место, что для меня больше, чем просто зелёный квадратик на городской карте. Мне хорошо сидеть на его кривых лавках, хорошо дышать и разглядывать птиц. Парк мал и прозрачен, в нём нет аттракционов. Не вставая, в любом его конце я видел своего играющего Эджера, пока он был жив. Каждые пять минут он стремительно приносился проверить, здесь ли я, и вновь мчался облаивать толстозадую бетонную медведицу, плотно выкрашенную в шоколад блестящей масляной краской. Наверное, здесь он познакомился с роковой болонкой. Просто однажды вместо меня пса вывела мама. Вскоре вернулась в слезах - убежал, исчез. Выскочив, я обыскал все соседние дворы, потом вычислил: болонка жила в девятиэтажке у парка. Рванув дверь подъезда, я увидел Эджера. Он сидел у двери лифта, на ко¬тором уехала его дама, ждал. По-человечески, ему в это время было уже к ста годам.
У входа в Детский парк, на перекрёстке улиц Гоголя и Тобольной, на пыльной остановке, перед крошащимися ступенями, высится бетонный же абстрактный монстр в выщербленной и помутневшей мозаике. Сколько я не спрашивал, никто не может угадать в нём задуманный скульптором пионерский костёр. Кто такие пионеры, тоже не все знают.
Кроме буйных ночных молодёжных пивных шабашей, парк тих и малолюден. Всё здесь немного устало, немного наивно. Мусор и опавшую листву сгребает старушка, мать оформленного дворником спившегося мужика, который, когда тепло, опохмелившись, спит рядом на скамеечке. Днём здесь действительно много детей.
Моё детство этот парк миновало. Мало присматриваемый мамой, росший без отца, я был ребёнок равно дворовый и книжно-домашний. Хотя, видно, влекли какие-то пространства, потому что не раз я уходил неведомо куда, особенно, зачарованный духовым похоронным оркестром (они тогда ходили по улицам до самого кладбища), и меня, по малым моим меркам, находили далеко от дома. На старом Рябковском кладбище оркестр умолкал и быстро исчезал, все разъезжались, я оставался и громко ревел, пока кто-нибудь из сердобольных и попутных не привозил меня домой, благо, адрес я знал.
В моём городе я родился и живу всю жизнь, сменив шесть адресов, хотя по миру поездил и повидал немало стран и городов - от Италии до Японии, от Германии до Таджикистана. Помню Курган, который по статусу был областным центром, в реальности - уездный город, с деревянными мостовыми и тротуарами, кое-где (на улице Горького или Советской например) вымощенный "торцами". При хорошем дожде они разбухали и выпихивали друг друга, высоко взлетая со звуком не хуже Петропавловской пушки. По каким-то талончикам в специальных избушках с кранами покупалась вёдрами вода. Вот друг мой, художник Саша Рыбин, который делал со мной все мои книги, даже помнит цену за ведро - 15 копеек (до денежной реформы 1961 г.). Шипели автоматы газировки с весёлыми продавщицами - с сиропом три копейки, без сиропа - одна. Очень была вкусна. Как и пирожки из железных ящиков на колёсах, с печкой снизу, крышкой сверху, на замочке. На ночь ящики оставлялись на улице, подковырнув крышку, можно было вытащить мятые пирожки с ливером или повидлом. Ещё мороженое было, одно из считанных радостей нашего счастливого детства - брикетики и стаканчики с деревянными палочками, из которых делались вертолетики (как они назывались, и сколько стоило что -спрашивать у Рыбина).
Пока не было плотины, а на месте Кировского моста ходил скрипучий паром, по Тоболу ходили какие-то катера и кораблики. У меня и сейчас висит картина Бориса Лапшина с этим пляжем, где причал и катера, прямо Енисей или Волга. Потом построили плотину, взорвали Троицкую церковь, у Нового универмага (он так назывался, потому что на Куйбышева был Старый) поставили фанерные серп и молот.
Лучше всего тот Курган написал Александр Петухов в своей картине «Воскресный день». Сейчас она в нашем художественном музее.
Я счастлив тем, что причастен к появлению музея на всех стадиях, от идеи до строительства здания и собирания коллекции. Всегда занимался делами любимыми, работая в краеведческом и художественном музеях, в газете «Молодой ленинец» и на областном радио, преподавая в школах и других местах, включая университет марксизма-ленинизма. Наверное, я там говорил что-то забавное про эстетические категории, потому что и ныне меня иногда останавливают на улице слушатели той тридцатилетней давности и вспоминают добрым словом наши встречи.
Специально не говорю сейчас о тех многих прекрасных людях, которые встретились мне в жизни на этих и других улицах, которых я люблю и которым благодарен. Мне на хороших людей везло всегда, но о них надо рассказывать отдельно и долго.
А стихи - они как-то существовали сами собой, на периферии сознания, никогда не воспринимаясь как самостоятельная величина. Было безумное счастье, на грани эротического помешательства, когда впервые напечатали стишки в газете, любимом тогда всеми областном «Молодом ленинце». Потом стало не до того, но потрясающе интересные поэтические турниры в газете проходили каждый год, был я там участником и победителем, и членом жюри - дело не в том. Четыре года проработав в газете, я по долгу службы читал тонны присылаемых стихов. Среди них было всё. В основном - шедевры вроде «солдат идет штыком вперёд». И всем надо было отвечать. И потом на любой службе я работал со словом, так получилось, да так и выбрал.
Подсознательно воспиталось то, что Анатолий Миронович Смелянский (которого я имел счастье не раз слушать и даже общаться в театральном семинаре Валентины Фёдоровны Рыжовой) в предисловии к книге Михаила Козакова назвал «чувство литературного стыда». Писал разное другое, стихов - мало, ходил дышать в Детский парк.
Сейчас мы живём в другом Кургане, в другой стране, учимся и учим в других университетах. Для меня тот город моего детства со временем уменьшился до некоторых оставшихся уголков старых, в сдвинутом во времени и пространстве сознании - до некоего всеобщего Детского парка. Так что, я не впал в детство, я просто из него не выпадал.
Спасибо вам, любезные читатели, что вы входите со мной в мою книгу и в мой парк.
Ваш Анатолий Львов
ПОЭТАМ
Ни ангелам, ни демонам надгорным
трагичного не развязать узла.
На остров мертвых, к кипарисам черным
уж скольких вас ладья перевезла!
Весло беззвучно, тяжело и сыро.
Но умирать - не ваше ремесло.
Прозрачный, вплоть до первой тверди мира,
небесный цвет вам в души занесло.
В Елабугах, Воронежах, Нью-Йорках
вас выключали, исключали из.
И был всегда, как дождь в оконных створках,
непредсказуем вечный ваш каприз.
Палаты слов и из бумаги латы
не защищали бренные тела.
Но вы вздымали, как копье расплаты,
непрочность легковесного стила.
В пожарищах и войнах гибнут люди,
трепещет слово на устах у них.
Как голова Иоаннова на блюде,
исходит кровью, не немея, стих.
Поэтов участь бренна и сурова.
Но все живет и будет жить в веках
Родная речь, божественное слово
Российского живого языка.
И пусть вас умаляют, убивают,
заковывают в бронзу и гранит,
поэтов на Руси не убывает –
нельзя порвать связующую нить.
Через века мы смотрим друг на друга –
светла Адмиралтейская игла!
Поэты золотого Петербурга,
серебряного Царского Села,
Москвы золотоглавой, узкоглазой,
России - порождения стихий.
И мальчики в Сибирях и Кавказах
ночами пишут страшные стихи.
Лидии Дедовой
Бывают ночи без рассвета,
бывают зори без ночей.
Порой зимой захочешь лета,
весны, саврасовских грачей.
Придет весна - и осень бьется
в моей душе, в глазах моих.
И даже лучший друг смеется,
читая мой столь странный стих:
- Ведь вот же, вот весна и голуби,
ведь вот он, дождь: окно открой!
...А дождь упрямо пахнет прорубью,
и уж ни капли ни весной.
* * *
Апрельские взрывы рвут лед на Тоболе.
И столько в том громе простора и воли,
и столько в том громе весенней угрозы
взорвать подчистую зиму и морозы!
И в небе, весенней уже, а не зимнем
катается эхо зеленым по синему,
над солнечным городом, берегом талым,
и там за Увалом, садится устало.
И если совсем ты забыл про весну,
и если в весну не поверил ни разу,
тот радостный грохот скользнет по виску,
наполнит апрелем и сердце, и разум.
http://www.kultura.kurganobl.ru/3599.html
http://cbs-kurgan.com/pisateli/29/
В соответствии с постановлением Правительства Курганской области в 2014 году проведен конкурс по созданию гимна Курганской области - музыкальной редакции и текста гимна.
Автором музыкальной редакции гимна является Фадеев Александр Иванович, автором текста — Львов Анатолий Дмитриевич.
Текст гимна Курганской области
Где Урал встречается с Сибирью,
Средь лесов и пахотных полос,
Над степною безграничной ширью
Зауралье наше родилось.
Припев:
Знатна область добрыми делами,
Хлебом спелым золотых полей.
Край поэтов, песен и преданий...
И на свете нет земли милей!
Гордых предков он хранит заветы,
Но мечтами устремлен вперед.
В новостройки крепкие одетый,
Молодеет край из года в год.
Припев.
Нам любые свершения по силам:
Мощь мостов и сочное жнивье.
Будет жить Зауралье в России
Будто сердце твое и мое.
https://vk.com/wall-63958_1943
Настоящее время
Анатолия Львова
(История создания сборника "Избранное")
Есть книги, которых ждешь. Ждешь от автора, заманившего тебя на свою эмоциональную волну, удивившего талантом, раскрывшего глаза твои на незамечаемый ранее мир…
Такой книги ждали и от Анатолия Львова. Двухтысячные годы стали для него Болдинской осенью. В эту пору его интенсивной поэтической работы один за другим выходят стихотворные сборники – «Эхо дней» (2002 год), «По кругу» (2004), «Детский парк» (2007). Почитатели его таланта ждали следующей книги, четвертой. Не дождались. Анатолий Львов ушел из жизни в расцвете своих многочисленных дарований.
Но книжка, которую ждали, все-таки вышла! Через полтора года после ухода автора «Избранное» Анатолия Львова увидело свет благодаря издательскому центру «Отклик» и его руководителю Леониду Витебскому (он же – составитель и редактор сборника. Курган. Тираж – 500 экз.).
Леонид Витебский говорит, что идея книги во время ее подготовки к печати претерпела изменения. Задумывалась она как рассказ о Львове – получилось, что Анатолий Львов сам говорит о себе, о своем времени и творчестве. Таким образом, автор возникает перед нами в панораме всей зауральской литературы. Перед читателем не просто поэт, а поэт живой. Даже начинается книжка со слов «Живу и работаю в Кургане…». Это ощущение сегодняшнего дня, настоящего времени, его бесконечности и составляет главное достоинство «Избранного».
Соответственна и структура сборника. Треть его объема – стихи Анатолия Львова, выстроенные в хронологический ряд от 1970 до 2007 года. Настоящее время поэта сохраняется и в главах «Мемуары сего дня» и «Яркие отблески». В первой из них Львов рассказывает (и очень интересно!) о себе, во второй – о людях искусства: Рокуэлле Кенте и Виталие Горяеве, старейшине наших художников Валериане Федоровиче Илюшине, скульпторе Анатолии Козыреве, живописцах Александре Петухове и Германе Травникове, искусствоведе Елене Рановой. Только в главе «Человек культуры» близкие, друзья и коллеги Анатолия Львова вынуждены писать о нем в прошедшем времени: был, жил, писал, думал, творил… Но и эта часть книги, сохранившаяся, видимо, от ее первоначального замысла, не мешает читателю видеть живого поэта.
Книжка удачно подоспела к предстоящему скоро 60-летию автора и во многом вдохновлена матерью поэта Ольгой Аристарховной Львовой, предоставившей для издания материалы из личного архива. Как сказал Леонид Витебский: «Помощь матери и поддержка коллег, отложивших все дела ради скорейшего выхода в свет книги своего друга, стали решающими для центра «Отклик». «Избранное» Анатолия Львова мы рассматриваем как составную часть нашего издательского проекта «Сохранить и продолжить», в рамках которого вышли книги уже многих зауральских писателей и ученых». От себя добавим, что «Отклик» взял на себя и финансирование сборника.
«Избранное» Анатолия Львова начало свою жизнь, свой путь.
http://www.newworldnews.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=8885
Стихи из сборника
Пустые ночные троллейбусы
плывут мимо окон, скрипя,
и улиц запутанных ребусы
всё гдето скрывают тебя.
А вечером, вечером, вечером
ты знаешь, как весело мне –
как будто я волк, пулей меченый,
по снежной мечусь целине.
И небо холодное мчится всё,
и некуда деться – болит!
Волчица моя, волчица,
повой обо мне вдали.
Но лапы мои в перчатках,
и галстука узел туг.
И мне наступил на пятки
трамвая неровный стук.
Не взвыть мне, не взвыть поволчьи,
и мордой не ткнуться в снег.
Брожу по Невскому ночью,
и нет тебя. Нет тебя. Нет.
1970
***
Друг, отложи заботы дня,
скажи мне, ведь бывает,
что чтото тихо, без огня,
в душе перегорает.
Вдруг радость прежняя скучна,
смешна тоска былая.
А просто женщина ушла,
вопросов избегая.
Сначала нет хороших слов,
потом глаза всё дальше,
и как лекарство для ослов
её немые пальцы.
Всё хочешь лучше, ловишь вдруг
себя на том, что хуже.
Квадрат рисуешь – выйдет круг,
кричишь, а голос глуше.
Невыносимо долог день,
и так постыло в мире.
И словно пыль, повсюду тень
в пустующей квартире.
1972
***
Ещё Одиссея земля не забыла,
в сказаньях, легендах
и смутных мечтаньях
маячит его жестокудрый затылок,
его безудержное светометанье.
За что его любят – за то, что вернулся,
за то, что боролся с судьбой и потоком,
за то, что на пенье сирен потянулся
и был хитроумным, и был одиноким.
О, жизнь наша, море, ревущее море.
Жить тесно на замкнутом круге арены.
И сердце, наш раб,
в бесконечном дозоре –
что там, за волнами, не ждут ли сирены?
Горячее время, как воздух горячий,
оно ощутимо всей кожей, касаньем,
в ночной беспокойной и сладкой
горячке
отчаянных споров. Оно наказаньем
в бессоннице мутной,
в глазах покрасневших,
в зелёных кругах и табачных спиралях.
Горячее время сурово на внешность:
работа, экзамен, орущее ралли.
Биенье минуты пульсирует глухо,
внезапно всё кончено. Бьёт тишиною.
Как молит о крике оглохшее ухо,
и крылья спадают, как плащ, за спиною.
57
И дни и недели, а чаще до смерти
живёшь не спеша, не рискуя, не мучась.
В опале бессонница, только поверьте,
смешна эта благоразумная участь.
Мы мудры, так что же, тоски не упрячешь,
всё мечется кровь набухающей веной,
горячее время, как воздух горячий,
маячит и манит поющей сиреной.
1974
***
Ликует ночь. Звенит вселенский праздник
невидных птиц и трепетных листов.
И звёздный свет, мерцающий и праздный,
дрожит на влажной тяжести кустов.
Прохладен воздух, и далёко слышно,
как льётся трель, и как растёт трава.
И я лежу неслышный и нелишний,
в сырой траве раскинув рукава.
1974
***
Закат, как яблоко с мороза,
блестя полосками слюды,
с тел тёплых чёрных паровозов
стекают капельки воды.
Дымами, фруктами пропахший,
мой дом на час, на пять минут.
Как ищут родичей пропавших,
я прошлое вдыхаю тут.
Тяжеловато жить порою.
Ты помогай мне, мой вокзал.
Язаново себя построю
из слов, что раньше не сказал,
из новых встреч – без расставаний,
любви иной – в сто тысяч крат.
Из рано найденных призваний
и из находок без утрат.
1975
***
Раньше я говорил:
– Здравствуйте, это я.
А потом увидел:
кострища костров
незажженных,
памятники несбывшегося –
в любой душе их больше,
чем древних руин
в туристских справочниках.
Это могут быть
ненайденная любовь
или
нерождённые дети.
Или
город Венеция,
с детства мечтаемый
и не увиденный.
Или ты сам,
оплакивающий свою жизнь,
удивлённо и долго
глядящий в зеркало:
– Неужели это я?
1976
***
Лишь только встречи и прощанья
ещё способны пробудить
простое счастье пониманья,
чтоб сердце, как стрела. Гудит.
Чтоб вдруг заплакать на перроне,
где никому и дела нет,
и где для всех ты посторонний,
как смятый разовый билет.
И может быть, в последнем слове
проговориться на ветру
без предисловий и условий,
как солнце всходит по утру.
Отбросит память обещанья,
что розданы как плата дню.
Лишь только встречи и прощанья.
Лишь только встречи и прощанья.
Ещё минуту. Лишь одну.
1978
***
Одна гражданка из очереди,
некрасиво надув губу,
сказала: ей очень хочется
видеть меня в гробу.
И я в ответ, некрасиво
задев её по плечу,
ехидней последней псины
сказал ей, что я хочу.
Душимый тяжёлой злобой,
я понял – она права.
Зачем я пришёл из гроба
качать у неё права?
Она ведь правду сказала,
известную мне сто лет:
меня так осталось мало,
что может, меня и нет.
1990
***
Утрясётся, рассосётся, перемелется.
От тюрьмы и от сумы – какнибудь уж.
Машет крыльями дурацкая мельница –
ночь и день, да и нет, жена – муж.
В жернова часы и дни подсыпаются:
утро, вечер, бессонные ночи.
Что такое в нас вдруг просыпается –
вспоминать не хочется очень.
Остановимся, родная, отдышимся,
и глаза в глаза, долго и молча.
Эхом в зеркале друг другу послышимся.
Я люблю тебя. Люблю тебя. Очень.
1991
***
Любимая, здравствуй!
Сквозь тысячи вёрст,
сквозь степь без огня
и отроги Урала,
Любимая, здравствуй!
Под небом из звёзд
ты слышишь меня.
О, как времени мало!
Родная, как мчатся
секунды и дни,
как мнятся порою
медлительной мукой.
Так мы с тобой мчимся –
одни и одни –
сердечными сбоями,
болью, разлукой.
И как не посмотришь,
а всё колея
сквозь степь без огня,
сквозь отроги Урала.
Любимая, здравствуй.
Ты любишь меня.
А это немало,
а это немало.
1993
***
Я себя приговорил,
две строки венчав случайно,
отравился, рифму пил
не по капле, чашкой чайной.
Я в коротеньких штанах
до седых волос пробегал,
говорил: да просто снегом
нам задачка задана.
В квадратуру головы
сколько выпало снежинок?
А с судьбой, уж так сложилось,
то на «ты» мы, то на «вы».
Улетай, душа, летись!
Ты свободна, как ребёнок.
К старости вся жизнь спросонок,
только что ж это за жизнь.
Я крупнейший пессемист
нашей маленькой планеты.
Нука, радость, покажись!
Где ты, радость моя, где ты?
1998
***
По следам их не найдёт никто,
их заносит тут же снегопадом.
Молча, в незастёгнутых пальто,
друг за другом шли они не рядом.
Им брести казалось нужным так,
от огней во тьму пустых деревьев.
Снег валил отчаянно не в такт,
расставанью двух людей поверив.
В сторону одну по двум тропам
расплывались, таяли бесстрастно.
Вот уже один совсем пропал,
вот другая тень слилась с пространством.
2002
НЮ
Ночные купания, просека.
Уже в трёх шагах от костра
хоть выколи глаз! Это просто так
тень сосен плотна и остра.
Но только зрачок напитается
смолистой живой черноты,
он жадно впивается в таинство
волшебной твоей наготы.
Как наши тела обнажённые
летят танцевать и играть,
вонзаться в луну отражённую,
в парную озёрную гладь.
Качаемся, как в невесомости,
слышны голоса от костра.
И в сердце счастливом и в совести
ты мне и жена, и сестра.
Твой смех серебристым бубенчиком
звенит, улетает, высок.
И катимся, ночью повенчаны,
в ещё не остывший песок.
2003
***
Блокнотов забытых полка.
Я думал, их выбросил все.
Зачем им лежать без толку,
отвергнутым смаху, поскольку
никому не нужны совсем.
Пестрей чёрнобелой сороки
испятнаны крылья страниц.
Все первые словоуроки,
стихами не ставшие строки
небрежно осыпались ниц.
Лишь горсточку их, зачерпнувши,
я выпустил в книгу – вольны!
И вот, так случайно наткнувшись,
по кругу к началу вернувшись,
живите, – сказал остальным.
Живите, наивные вирши,
писать вас так было легко.
Что вышло – ну, то и вышло,
ведь вкусны незрелые вишни,
когда до других далеко.
2003
***
Я по кругу возвращаюсь
в тот же город, к тем же лицам,
к тем желаниям, которым
до конца не вышло сбыться.
Кругом, кругом, друг за другом
мчатся дни и мчатся годы,
голова и память – кругом,
как жесток закон природы!
Только даже умирая,
с жизнью я не попрощаюсь –
просто ночь. С зарёй с утра я
вновь по кругу возвращаюсь!
2003
АВТОПОРТРЕТ
Под глазами мешки,
как горбы у верблюда,
как следы
от неспешно бредущего люда –
бездорожья, развилки,
тропинки морщин.
Словно ктото судьбу,
как мешок, протащил
по недавно сияющей
гладкости щёк.
Вот любви лабиринты –
ещё и ещё,
эта яма – болезнь,
вот ущелье утраты,
эти вёрсты не в счёт,
не начерчено карты.
Беспристрастность зеркал
беспощадно вскрывает,
что влюблённость в себя
так бесстыдно скрывает:
почему и когда
изменила судьба
топографию
некогда чистого лба...
2003
***
Всё в окружности понятно,
потому что лишь по ней
можно двинуться обратно,
поперёк годов и дней.
Так желанно возвращенье
и сквожение вперёд!
Карусельное вращенье,
восхитительное мщенье,
самого себя прощенье...
Хватит, дурно, где же вход?
Где же выход с карусели?
Геометрия кругла.
Не туда мы, братцы, сели.
Кружат сосны, кружат ели,
новогоднее веселье...
Я угла хочу, угла.
2004
Потанцуй со мной, подруга жизнь!
Музыка доносится из сада.
Ну признайся, ты мне правда рада,
умница, красавица, скажись
мне сестрой, любовью иль подругой,
только не бросай, не уходи.
Лишь кружись, танцуй со мной по кругу,
так, как эти пары впереди.
2004
***
Человек,
с высоты своего роста
давно ли ты видел,
как по трудам спешит
муравей,
как золотая пчела
нежно целует цветок,
как божья коровка
исследует
профиль листка?
Потом уходят.
Совсем.
2005
ЭДЖЕР
Уже не засверкает красный глаз
в тьме комнат одиноких и усталых.
Как тяжело, как плохо. Так вот враз
тебя, мой друг, мой пёс, совсем не стало.
Тебя принёс я. Вот и солнце село.
Уютно спит, но только не дыша,
как чёрный камень, маленькое тело.
И кто же знает, где теперь душа.
А я привык с тобою бегать в ногу
и любоваться, как изящно ты
дорогу выбираешь и берлогу
и орошаешь пыльные кусты.
Сбивая ритм, не понимая рифмы,
ни разу никого не укусив,
ты был умней меня, кудрявый вихрь,
и безобразно, дьявольски красив.
А дальше всё – скосившийся курсив.
Ты без меня. Я без тебя. И где мы?
Родной мой Эджер, у кого спросить,
кто ты теперь, мой остроносый демон...
2005