В войну

3 глава
В деревне как будто бы стало тише. Хотя также слышен был гул тракторов, на которых теперь работали молодые ребята и девчата, наскоро окончившие краткосрочные курсы трактористов. Лошадьми, запряжёнными в телеги, правили быстро повзрослевшие дети, без помощи которых теперь не обходились ни в одной работе. Будь то в поле или в животноводстве. Никого не нужно было просить, уговаривать. Наоборот, каждый старался взять на себя задачу потруднее. Понимая тяжелое состояние, в котором находилась родина. Общее горе объединяет и роднит.
В деревню стали приходить первые весточки с фронтов. Читали и обсуждали их также всенародно. Передавая из уст в уста солдатские новости, сообща радуясь и переживая за земляков. В начале сентября пришли сразу две похоронки. И вновь в редкой избе не слышен был чей-нибудь плач. Ожидание почтальонши из райцентра стало более тревожным. Не с доброй вестью повернёт к калитке? До конца сентября их больше не было, а потом вдруг посыпались одна за другой.
Ульяна молилась каждую свободную минуту. За всё время от Анисима было только два коротких письма, в которых о себе он почти ничего и не писал. Воюем, жив-здоров и всё. В основном задавал вопросы о ней, детях, родителях и деревенских новостях. В конце обоих посланий спрашивал о Буранке: не снизились ли надои. И вновь просил о её сохранении, во что бы то ни стало.
Проводив тревожным взглядом почтальоншу, в очередной раз прошедшую мимо дома, Ульяна перекрестившись у иконки, успокаивалась.
– Пусть, пусть не пишет, до того ли солдату? Лишь бы жив только остался соколик мой. – И усадив за стол детвору, принималась перечитывать вслух прежние солдатские треугольники, которые и сама, и дети знали уже наизусть.
Шло время. С горем пополам всем миром осилили уборочную. С большим трудом Ульяне удалось выпросить у председательши возок сена для Буранки на зиму. Не было конца её радости, когда однажды под вечер, услышав шум во дворе, выбежав, увидела на нём полную телегу, привезённую Егорычем.
– Бог ты мой, Кузьма Егорович, радость-то какая. Век не позабуду, – бросилась она обнимать старика.
– Алёнка, неси скорей крынку вечернего молочка дедушке, – крикнув старшей дочери, подошла она к возку, прослезилась.
– Брось, Трофимовна, не гоняй зря дитя, самим сгодится. Не своё четь привёз, распоряжение сельсовета. Опосля войны сочтёмся, поднесёшь нам с Анисимом за победу над Иродом. Куда скидывать? Сами-то перетаскаете, управитесь?
– Песню кликну, подсобит по-соседски.
– Как она, от похоронок оклемалась? Сказывали слегла, дескать, захворала?
– Ничего. Да и когда ей хворать-то, родить скоро. Говорит, мальчонка будет. Не дождался Григорий наследника, а как хотел. Четыре подряд девки. И вот не успела Тонечка мужа порадовать. Плачет день и ночь. Ты уж, Егорыч, не обижайся на неё за проводной случай. Не со зла ведь она, нужно было баб от слёз отвести. Вот и расхорохорилась певунья наша. Так-то добрая она, да что я тебе рассказываю, сам поди знаешь.
– Брось, Уличка, какие обиды? Было и было. Нешто я не разумею? Горе какое у девахи, две подряд похоронки. Сначала на брата, следом на мужа. Умом бы сохранилась. Дочери ейные здоровы ли?
– Слава Богу. У нас ночевали, пока мамку отхаживали, малые ещё, не всё понимают.
– А как твоя мелочь, всё ли хорошо?
– Хорошего, конечно, мало, ну да теперь хоть за Буранку успокоение маломальское появилось, спасибо тебе, соседушка дорогой. 
 – Ладно благодарить, говорю же не своим делюсь, неси вилы, заболтались. Торопиться надо, у меня ещё две ходки. Скинув сено во дворе, и всё же отведав несколько глотков предложенного молока и похвалив его, Егорыч уехал.
– Сами управимся, да, Алён, тёть Тоне скоро родить, не стоит её по пустякам дёргать. Накажи Полюшке, пусть за Васильком приглядит и выходи помогать. - Но едва успела занести на сеновал пару навильников, как её от калитки окликнул Алёшка-гармонист, возвращавшийся с полевых работ.
– Доброго вечерочка вам, тётка Ульяна, с прибылью вас. Есть ещё вилы?
– Как не быть, Алёшенька, вон сеновал подпирают. Никак помочь решил? Ужели силы остались?
– Осталось маненько, – ответил паренёк, берясь за свободные вилы.
– Сохранил бы до вечёрок, кто девчатам будет играть? Упадёшь тут у меня, ослабши, они меня потом заругают.
– Не заругают, я для них всегда резерв придерживаю, не переживай, крёстная.
Работа в четыре руки пошла веселей. Алёнка, играясь, прыгала по сеновалу, утаптывала.
– Брат-то пишет?
– Больше месяца уже как тишина.
– Напишет, месяц – это не срок для переживания, так куме и передай.
– Понимаю, да разве ей объяснишь? Чуть с ног почтальоншу не сбивает кажный раз, едва завидит. Та уже боится мимо проходить.
– Ты, крестник, береги мамку. Она у вас хорошая. Одна вытянула, подняла вас с Фёдором, без отца, царствие ему небесное. Вот ведь горюшко какое и трёх лет не пожили вместе, овдовела…
– Спасибо вам, Ульяна Трофимовна, – собирая с земли остатки сена, сказал парень.
– Это за что же мне спасибо? Это я тебя должна благодарить всенародно за помощь, без неё мы бы до поздней ночи не управились.
– Как за что? За слово доброе, оно всегда дорогого стоило. Ладно, пойду я, кланяйтесь от нас Анисиму Емельяновичу в письмах.
– Постой, молочка вот выпей с устатку, знаешь ведь, оно у нашей Буранки знатное, целебное. Силы вмиг восстановятся, девчата довольны останутся. Присмотрел уже какую? Есть кто по сердцу-то? Чего покраснел? Не хочешь, не говори. На, пей.
– Эт можно, а то я слегка запалился, за вами поспевая, вы, крёстная, двоих крепких мужиков стоите.
– Ой, подлиза, с темы перескакивает. Куда мне. Это я за тобой ухайдокалась вся. На, Валентине передай, чаёк забеливать, – сунула она небольшую бутылочку с молоком за пазуху улыбающемуся пареньку. Как же ты на отца-то похож, такой же жадный до работы. Дай Бог тебе здоровья, добрая душа. Ступай, девчата заждались ужо.
Спать ложились уставшие, но в хорошем настроении.
---02.02.2018 г.--- 
      Продолжение следует.