В войну
5 глава

Никакие расстояния не способны прервать связь, мыслимую ли, душевную между родными любящими сердцами. Также, как и в глубоком тылу, на Урале вспоминали о своих мужьях, отцах и сыновьях занятые непосильным трудом женщины и дети. На фронтах, находясь порой на волоске от смерти, бойцы думали о далёких и любимых не только в минуты затишья, но и смело поднимаясь в атаки, хорошо себе представляя, ради кого, во имя какой великой цели они это делают.
Изрядно обескровленный пехотный полк, в котором уже больше полугода воевал Анисим, отвели в тыл для пополнения и отдыха. Всех, кто остался от его батальона, около двух десятком бойцов, расквартировали в двух деревенских избах, находящихся на одном дворе. В дом, где после долгожданной бани отсыпались измотанные долгим пребыванием на передовой солдаты, заглянул посыльный штаба полка.
– Ребята, где старшина Васильев? – спросил он у курящих в сенцах бойцов.
– Спит он, а ты что хотел?
– Будите, его срочно в штаб вызывают, да побыстрее.
– Сейчас разбудим. И тут покоя не дают. Человек двое суток на ногах, – пробурчал немолодой пехотинец, поднимаясь.
– Емельяныч, слышь Анисим Емельянович, просыпайся. В штаб тебя затребовали, – тормошил он за плечо спящего старшину.
– А что случилось, Евдоким, – сев на топчане и натягивая гимнастёрку, спросил тот у будившего.
– А чёрт его маму знает, вестовой прибегал только что.
– Хорошо, понял, сейчас я.
Через пятнадцать минут, он входил в штабное здание, видимо бывший сельсовет, где уже находились почти все оставшиеся в живых офицеры полка и, немного в стороне, с десяток молоденьких лейтенантов. Следом за ним зашёл комиссар полка, исполняющий обязанности погибшего неделю назад командира.
– Смирно, – скомандовал кто-то. Все вытянулись.
– Вольно, все собрались?
– Так точно.
– Прошу садиться. 
Хорошо друг друга знающие офицеры подсели к длинному столу, лейтенанты продолжали переминаться в уголке.
– Вы что, молодёжь, особое приглашение ждёте? Ну так прошу, будьте любезны, соколики, – сказал майор Величев, чем вызвал у стариков улыбки. Обладатели новеньких гимнастёрок тоже поспешили занять свободные места. У дверей остался стоять только старшина Васильев.
– Анисим Емельянович, чего там мнёшься, присаживайся, или ты не с нами?
– Так я не знаю, товарищ майор, вроде вызывали, а к месту, нет ли, не ведаю.
– Проходи, дорогой ты мой человек, не по рангу скромничаешь. Вот ребята, – обращаясь к вновь прибывшим офицерам продолжал комполка, – наша гордость, старшина Васильев. Прошу любить и жаловать, с любым вопросом, с любой трудностью к нему. Пуще отца родного поможет и делом, и советом. Я, если честно, сам чуть что к нему бегу. Мало того, что он умудрённый жизненным опытом человек, так ещё и воин геройский. Легенда нашего полка.
– Товарищ майор, Вы меня в краску вогнали, захвалили, зазнаться в пору, – ворча по-стариковски, отшучивался старшина. присаживаясь за край стола на свободную табуретку.
– Имеешь право. Лучшие избы на деревне, под своих бойцов занял. У комсостава стены холоднее. Вот она, выучка, мастерство, смекалка и опыт, вместе взятые. Умеешь ты, Анисим Емельянович, проявить расторопность, как оказалось не только в бою, но и на отдыхе. С банькой опять же, ваш батальон первым на помывке, хвалю. Берите с него пример, ребятушки. Вам у нас есть на кого равняться, вы попали в боевой полк, ну да скоро сами разберётесь, что к чему. Ладно, об этом позже. Сейчас зачитываю фамилии, кто в какой батальон и на какую должность распределён, потом будем знакомиться ближе. Завтра-послезавтра наш полк доукомплектуют сибиряками. Думаю, пару недель у нас есть, хотя не будем опережать события, на войне, как нигде, загад не бывает богат. Ну, к делу. 
Через полчаса, распустив всех, Величев и старшина, которого тот попросил задержаться, остались вдвоём.
– Кулёмин, – крикнул в неплотно прикрытую дверь командир полка ординарцу.
– Вызывали, товарищ майор?
– Толя собери-ка нам с Васильевым чего-нибудь пожевать и фляжку захвати.
– Понял, сделаем, – с улыбкой скрылся за дверью порученец.
– Сейчас мы с тобой, отец, чаёвничать будем. Что пригорюнился? Иль побрезгуешь командирским угощением?
– Пожалуй, соглашусь, только Вы Анатолию отбой дайте по поводу фляжки, у меня есть с собой. Вот, трофейный, – положил он на стол солдатскую фляжку.
– Тот самый, не кончились ещё запасы?
– Так мы ж без причины не принимаем, – грустно улыбнулся старшина, обидно, что причины всё по большей части не радостные. В основном поминальные. Что от батальона осталось, слёзы. Каких ребят потеряли. Завтра комбату нашему Ивану Петровичу сорок дней будет, царствие ему небесное.
– Уже сорок дней прошло? Горький был денёк. Спасибо вашему батальону, весь полк спасли. Не перестаю восхищаться, как вам удалось более семи часов удерживать врага почти в чистом поле на линии больше километра? Сколько вы тогда танков пожгли?
– Семнадцать, – снова улыбнулся в усы Васильев. Арсенал покончался, мы б и дольше продержались, да и нужды уж не было, полк за реку отошёл. Приказ выполнен, задержали. Правда, какой ценой. Понятно, что война, но к этому нельзя привыкнуть.
– Твоя правда, Емельяныч, каждая жизнь бесценна, а когда по столько приходится оставлять в могилах, невольно содрогнёшься. Молодцы, всех раненых вынесли, Ковылёв пишет, скоро выписывают, вернётся уже старлеем. Место комбата за ним оставлю. Толковый малый, как считаешь.
– Парень что надо, не хотел отходить со всеми, кричит, я останусь прикрывать, сам еле на ногах стоит. Пришлось по матушке настаивать, насильно утащили за реку. Ждём его с нетерпением, пусть поправляется. Дельный командир. 
– Вот и хорошо, пока введи в курс дела, как там их… – майор, заглядывая в распределительный листок, прочитал, – Акимова и Скворцова. Растолкуй, понатаскай, ребята молодые, зелёные. Вчера за партами сидели, в общем, не мне тебя учить, сам всё понимаешь. Я на тебя надеюсь. 
Кулёмин тем временем закончил нехитрую сервировку стола. Старшина разлил спирт по кружкам. Майор взял свою, поднялся.
– За тебя, отец, ещё раз низкий тебе поклон от всего полка. – поднялся и Васильев.
– Нечто я один там был, бросьте Вы, Евгений Борисович, наше дело солдатское, сам погибай, а товарища выручай. Никакого тут особого геройства нет, на нашем месте каждый бы поступил точно так же. – Чокнулись, выпили. Запили водой. Старшина зацепил щепоть квашенной капусты, майор отправил в рот ложку с тушёнкой. 
– Не скажи, дорогой, вдвоём остаться в заслоне и погибнуть, может быть и нашлись бы храбрецы, но дать переправиться последнему батальону без потерь и самим выжить, да ещё и вернуться к своим на трофейной машине, полностью забитой всевозможным провиантом, это наука, доложу я тебе. На такое геройство никак не меньше, и не спорь, способны единицы. 
– Опять Вы за своё. Просто повезло. Ночь, неразбериха, мы и на машину ту случайно наткнулись с Григорьичем. Пришлось, конечно, повозиться, побороться и дёру, куда фары кажут, без разбору по линии фронта. Благо мост, почти не охранялся, летели наугад, по карте, думали ему давно каюк, а он цел, не подвёл. Это уже за речкой у своих оказалось, что в кузове такие подарки имелись, как раз к новому году дело-то было. А так, и на метле бы рады были лететь, жить-то охота, небось.
– Помню, помню, – в голос уже гоготал майор. Мы с комполка покойным глазам своим не поверили, когда вас нам вместе с машиной передавали соседи. Простились уже с вами, думали, не выберетесь.
– Соседи, крохоборы они. Ополовинили без стыда и совести, непосильно нажитое. Конечно, понять-то их можно, дело к новому году, а тут такие яства заграничные. Но всё равно обидно. 
– Ладно, отец, война всё спишет. Сегодня мы им помогли, завтра глядишь, и они нам какую услугу окажут, одному Богу служим. Шнапс их слабоват, как считаешь? – продолжал майор, всё ещё улыбаясь, разливая по второй. А вот медок знатный, у начпрода ещё бочонок остался, держит для особых случаев.
– У нас в батальоне, тоже не весь вышел, хитро подмигнул старшина. И тушёнка не перевелась. Жировать не жируем, но голодными не ходим. 
– Да кто бы сомневался, за таким старшиной, как за мамкой в девках живётся. 
Выпили за Победу. 
– Ну, давай по последней, помянем наших товарищей и за дело. После войны догуляем. – Поднялись, молча, не чокаясь, выпили. – Будь здоров, отец, – пожимая руку Васильеву, сказал майор, – за ребятами присмотри, хорошо. 
– Нихт волноваться, всё будет хорошо. Спасибо за хлеб-соль. 
– Счастливо, старшина, береги себя.
Выйдя в коридор, Васильев увидел, что двое лейтенантов поднялись с лавки и направились к нему. 
– Товарищ старшина, а мы Вас ждём, – сказал один из них.
– А что ж в батальон не идёте? 
– Да знаете, хотелось бы с вами, представите нас личному составу, а то как-то неудобно, – добавил второй парень.
– Вы, навроди, свататься идёте, поди не к красным девицам собрались. Ладно, пошагали. Буду вас представлять. Не дрейфь, пехота. Ребята у нас толковые, не обидят. Только без гонора, дров не наломайте по первой, после можно не отмыться. Ну да я рядом, не робейте, разберёмся. Аллюр, казачки, – подняв ворот шинельки, шагнул за порог штаба старшина Васильев. – Сами откуда родом будете?
– Я, рязанский, – сказал, пересиливая вьюгу, тот, что повыше, Акимов.
– А я оренбургский, – почти выкрикнул Скворцов.
– Да ладно, – остановился внезапно старшина, – Земляк, значит, здорово, как звать тебя, мил человек? – обнимая совсем ещё мальчишку, спросил Анисим.
– Витя, Виктор Скворцов, – повеселев, ответил лейтенант. 
– Надо же, моя ты красота, земляк, вот радость-то, давно из дома?
– С конца сентября не бывал.
– Ну, ничего, будешь ещё, сынок, у тебя вся жизнь впереди, ну порадовал старика, парень, славный денёк. Пойдёмте скорее, выморозил я вас совсем. Немного осталось, вон наши избы. -
Сегодня же отпишу Уличке, поделюсь радостью, подумал он. Как там они? 
      Продолжение следует…
        ---11.04.2018 г.---

В войну

6 глава

В это самое время, в родной деревне старшины Васильева уже был поздний вечер. Только Ульяна с Майей, как всегда последними в избе, погасив керосиновую лампу, легли спать, как кто-то с улицы тихонько постучал в окошко. 
– Что за дела, – подскочила хозяйка. – Кого там нелёгкая принесла в такую непогоду? – накинув тёплый платок на плечи подалась к двери. – Кто там?
– Я это, Егорыч, отворяй Уличка, дело у меня срочное.
– Что стряслось? – откинув крючок и пропуская соседского старика в дом, спросила встревоженная женщина.
– Беги скорее до Песни, кажись схватки начались, меня за тобой твоя свекруха откомандировала, она ужо там. Велела торопиться, что-то не заладилось у них. Скоренько, Трофимовна, я тебя провожу, метель на улице страшенная. 
– Боже сохрани, я мигом, Егорыч. – одевшись, она велела Майе закрыть за ней дверь. – Там останусь, заночую, не ждите. Перед дойкой загляну, если получится. Всё, пойдём Кузьма Егорович.
На улице и впрямь был лютый холод, ветер валил с ног. Им приходилось двигаться, держась за попутные заборы и стены домишек. Едва они зашли в сени Тонькиной избёнки и принялись стряхивать с себя и друг с друга снег, как из-за двери донеслись крики роженицы и причитания её дочерей. Ульяна, скинув на ходу фуфайку на руки Егорыча, буквально ворвалась в натопленное помещение.
– Как Вы? – спросила она у свекрови, первой в деревне повитухи, старенькой, но ещё бодрой бабушки, почти девяносто лет от роду. 
– Сонька, – не здороваясь велела Евдокия Ивановна, – слей-ка ей горячей водицы на руки, а сама ступай к детям, угомони сестрёнок, вишь у Егорыча ничего не выходит с вашим бабьим сообществом. –Из-за шторки слышались безуспешные попытки старика успокоить ревущих девчонок. 
Вытирая руки, Ульяна подошла к лежащей подруге. 
– Здравствуй, красавица, вот и дождалась ты часа своего. Всё будет хорошо, потерпи немножечко. 
– Малец ножками метит, подключайся, каждая минута на счету, – оборвала их приветствие повитуха. – Позже лобзаться станете. Ну, приступим, помолясь. Примерно через полчаса, притихшие было девичьи причитания, перебил звонкий крик родившегося мальчонки. Ульяна запеленав его, подложила к матери. 
– И впрямь мальчик, верно сердце тебе подсказывало, Тонечка. Да голосистый какой, ещё мамку перепоёт со временем, смотри красивенький, вылитый Григорий. После этих слов у приобнявшей было сына Антонины, вновь прыснули слёзы.
– Ладно, ладно, успокаивайся подруга. Смотри радость у нас какая, прекращай давай. 
– Можно что ли на казачка глянуть, хошь одним глазком? – из-за занавески попросил негромко Егорыч, – знатно заливается, прям соловьём. Подрастёт, в оперу его пристройте, в большой цене будет певун.
– Слышал бы ты, Кузьма, себя, когда рождался, в каком это году-то было, в девяносто шестом?
– Почти. В девяносто пятом, мы ж с твоим Анисимом одногодки, запамятовала?
– И то верно, мой ещё мал был, когда ты белый свет своим появлением решил осчастливить, помню. Так вот и заливался ж ты, мама не горюй, перепугал Авдотью, мать-то первый раз тоды рожала. Не знали, кого успокаивать. Звонили вы оба как потерпевшие, в два горла, на всю старую Кобелёвку. Люди думали беда какая стряслась, народ на пожар скликают. Сенокос встал, все за вёдра похватались. Листья с деревьев над прудом посыпались.
– Да будя вам выдумывать, – покраснел Егорыч, – Дело житейское.
– Стала бы я сочинять, говорю же, чистые сирены. Смеху было, да почти полвека минуло, а всё как вчера, – вытирая руки полотенцем, улыбалась сутулая от времени бабушка. – Однако ж, чтой-то не вышло из тебя певуна, а, полустарый, что лыбишься?
-А може я сам не схотел, – просунув голову сквозь тряпицу, делившую на двое комнату, защищался Егорыч. – Да и время тоды какое было: то война, то революция, до того ли. А потом контузило, ногу вона покорёжило, особо со сцены и не попоёшь. Кому охота на такую красоту аплодировать. Не получилось, в общем, – подмигнул он счастливой, что всё уже позади, Песне. 
– А тебе прям аплодисменты нужны, сцена, смотри какой важный. А за столом в компании для души не можешь? – спросила повитуха.
– Очень надо за спасибо живёшь горло калечить, связки надрывать дураков нет.
– Вот так вот, Тонь, – поддержала разговор Ульяна, – А мы с тобой, выходит, дуры последние, на каждом празднике надрываемся. Хлопают, конечно, но это разве масштаб? Да, Егорыч? Он с такой аудиторией и связываться бы не стал, чего мараться. Тем более даром, что с деревенских возьмёшь? 
Все, включая самого зачинщика, рассмеялись.
– Так Вы что же, и Егорыча нашего принимали, Евдокия Ивановна, – продолжала удивлённая сноха старушки.
– О, милая моя, я ещё и мамку его Авдотью в жизнь выводила. Почитай девять десятин землю ногами верчу, так-то вот, Уличка. Ладно, с вами хорошо, а надоть до дому сбираться. Умаялась я что-то сегодня, пойду. Сергеич мой совсем плохой стал. Внучек пришли попроведать деда-то, порадуй старика. Кузьма проводишь, али как?
– Зараз, тёть Дусь, кого другого бы не пошёл, а Вас сочту за честь, – закружил вокруг старушки Егорыч, помогая той одеваться.
– Побудь с ней, Уличка, дай поспать, долго мучилась, родимая. Мальчонку укройте получше, слабенький он, ну Бог даст, выправится. Покойной вам ночи, пойдём что ли, – беря под руку кавалера, попрощалась старушка. 
– Передавайте поклон Емельяну Сергеевичу, завтра мы заглянем к нему, навестим.
Ульяна, закрывшись за ними, заглянула за занавеску, где две старшие сестрёнки ещё не спали. Две пары глаз внимательно смотрели на неё из-под одеял.
-Что, девчуни мои, с братишкой вас, красивый, не передать, спите давайте, завтра нанянчиетесь. Соня, я с утра убегу, ты уж за мамкой приглядывай, помоги милая, ей не просто сейчас, – девочка кивнула, 
– Ну и славно, а теперь глазки закрыли и…
Она вернулась к роженице, любовавшейся сынишкой.
– Как самочувствие, может чаю разогреть, Тонь?
– Нет спасибо, Уля, сама глотни, не хочется. И что же мне теперь делать с такой оравой, а подруженька? Кому мы теперь без Григория нужны-то будем, – вновь собираясь разреветься начала Антонина.
– Здрасти, приехали, ты чего несёшь, прекращай давай, нечто деревня оставит вас без куска? Стыд головушке какой так о людях думать, и не совестно тебе?
– Уличка, – Антонина взяла за руку подругу, – Пообещай, прошу, что не бросишь сиротинушек моих, ежели со мной чего приключится. Христом Богом заклинаю. Поклянись, что не оставишь без ласки маломальской? 
– Ополоумела, не иначе. И думать не смей, слышишь, запрещаю. Засобиралась она куда-то, вы посмотрите на неё. Вот дурёха. Мы ещё с тобой на свадьбах у дочек твоих так петь будем, что из соседних деревень сбегутся послушать. Да и у мальчонки этого, тьфу на него, тоже. Как думаешь назвать, может в честь отца, Григорием? Уж так он мальца хотел, помню, после каждой дочери говорил, всё равно будет, будет у меня сын, вот увидите. И не дождался, горемычный. 
– Георгием, в честь свёкра. Зачем в доме второй Гриня, папка вернётся, и путаница начнётся, да, сынок, – поцеловала она в лобик, заснувшего мальчика. – Жив он, Уличка, я-то знаю, что, жив, сердцем чувствую. 
– Вот с таким настроем подруга, ты мне больше нравишься, одобряю. Однако третий час ночи, давай закругляться с разговорами, мне вставать в скорости. Да и тебе сил нужно поднабраться. Жаль, Буранка в запуске, молочка бы тебе. Ладно, завтра что-нибудь придумаю на ферме. Отдыхай милая, добрых тебе снов. 
Ульяна убавила фитилёк в лампе, присела на табуретку в углу возле печки перевести дух и незаметно для себя отключилась и мгновенно уснула. 
Продолжение следует…
        ---12.04.2018 г.---