Фёдор Фатин

Игрушка

- Да что же это такое! Опять?!
Я проснулся от детского плача. Часы высвечивали начало второго ночи. Детей в доме не было. Единственная взрослая дочь давно жила отдельно, в соседнем городке. Причин пугаться не было тоже. Как и пенять на призраков.
Я уже знал, что это плакал Балу. Ангел наш! Это по сути. А по жизни,- мальтийская болонка мужского рода. "Болонк". Пять килограммов любви,
преданности и доверия.
Белый, с кремовыми подпалинами на спине, пушистый до важности. Три точки на мордочке, эдакий треугольник острием вниз,
черные смолянистые глаза и угольного цвета нос. Добрее не сыщешь. Но и кусает без предупреждения, каким-то образом умудряясь
делить всех людей, встречающихся ему на пути, на плохих и хороших.
Ночь на дворе, а он плачет.
Я знаю, что Балу ищет своего друга, - плюшевого кролика, старую уже игрушку, его единственно любимую. Игрушке, как и Балу пятнадцать лет. С хвостиком.
Без кролика он не может заснуть. А если и засыпает, то уже ночью встаёт и идёт его искать.
А началось всё лет ...надцать назад, когда еще дочь жила вместе с нами, спала в своей комнате, а на прикроватной тумбочке сидел
кролик, подаренный ей школьным другом.
Балу, впервые увидев кролика, влюбился внезапно и на всю жизнь.
Научившись запрыгивать на диваны и кровати, он научился и красть кролика у дочери. Поджидал, когда она засыпала и прокрадывался ночью в комнату. Бесшумно прыгал на кровать, мгновенно находил кролика и тем же
путем уносил его к себе, в нашу спальню, где и укладывался с ним довольный, положив мордочку на длинные кроличьи уши.
Чаще всего в те времена по утрам нас будил крик:
- Мама! Балу опять украл моего кролика!
Кролик с бурчанием забирался назад, Балу пристыженный наблюдал, делая, впрочем, вполне себе, невинный вид. Борьба за игрушку продолжалась до тех пор, пока дочь не призналась, что готова жить самостоятельно. Мы не возражали.
А в день отъезда, уже после бесчисленных обниманий и целований, когда за ней закрылась дверь, а мы принялись утирать слезы, дочь снова влетела в квартиру с кроликом в руках:
- Балу! - крикнула она, оглядывая коридор влажными глазами. Балу выскочил на её голос из зала. Ушки были именно там. На макушке.
- На! Держи! Береги его, пожалуйста! И входная дверь снова захлопнулась. Его радости в те дни не было предела и хватило на всех нас.
Что только с ним, с кроликом, за эти годы не происходило, в какие только передряги он не попадал. Мы и стирали его, и сушили феном, боясь отдавать назад мокрого. А Балу уже искал его, опасаясь кражи и измены на вверенной ему территории. Забывали в машинах и магазинах. Он терялся в щелях меж диваном и стеной. Поиски могли продолжаться часами, когда и жена, вверх попой обшаривала все немыслимые углы, и я, перебирал пакеты, мешки, даже бегал на улицу, боясь, что кролик мог просто выпасть с балкона.
Если мы ехали в отпуск, кролик ехал с нами, и Балу, восседая на своем месте в машине, держал лапу на его голове. Ехали ли мы в гости, к реке, за покупками, кролик всегда лежал с Балу рядом. Ушастая игрушка стала нашим четвертым членом семьи.
И только однажды на кролика было совершенно покушение, что вынудило Балу на крайние меры.
После отъезда дочери, Балу было трудно оставаться одному, и мы решили взять к себе молодую собачку, щенка пуделя. Благополучно привезли и без колебаний нарекли Ба-Гирой.
Балуше по началу Гира очень понравилась. Но на второй день он вдруг понял, что эта маленькая, не умеющая даже прыгать, собачонка, не в гости приехала. Она тут жить собирается!
В обед он застал её за подергиванием кроличьего уха. Гира отделалась легким испугом. А Балушины глаза слезились в тот день больше обычного. От ужина Балу отказался и с высоты дивана просто наблюдал за прожорливостью черной бестии. Ночью, пока все спали, он собрал по всей квартире свои игрушки, затащил их на нашу кровать и мирно уснул. Поверх внушительной игрушечной горы восседал священный кролик. Утром мне пришлось пару раз прищуриться, чтобы поверить в увиденную картину и не двинуться рассудком.
И этим днём Гира не съехала. Да и не могла. У Балу же не укладывалось в голове, что это вокруг происходит?!
Почему мир так несовершенен, неуютен и несправедлив!
Он объявил голодовку. Его глаза, следящие за нами с дивана, с каждым часом становились все больше и все влажнее. Взгляд тускнел прямо на глазах.
Утром на третий день, мы позвонили бывшим хозяевам Гиры и отвезли её назад. Было больно, и были слёзы. Но обидеть Балу было страшнее. Он был уверен, что его огромная душа может укрыть и защитить нас всех! И больше нам никто не нужен!
Плач ребёнка повторился. Жалостливый, негромкий, с мольбой.
- О, боже! Да иду я, иду!
Балу услышал мой голос и приготовился ждать. Он знал, что мы найдем кролика, где бы он ни был. Найдем и встретим утро все вместе.

9 февраля 2019 года, Трир.

 

   Голодание
                                                        

Решение не было скоропалительным. Решение было взвешенным, расфасованным и положенным.

Голодать так голодать. Тянуть дальше некуда. Размеры маек и рубашек  стали "супер-иксовыми". 3-икса и эль. Это да, - это моё. Я видел, правда, перспективы роста,  в "Адлере" продаются еще  4 икса, пять и даже восемь. «Восемь» я даже снимал с вешалки, чтобы оценить. Если не преувеличивать, скажу, велосипед укрыть можно легко. Ну или тойоту "Ярис".
Всё! Го-ло-да-ть! Балуша, преданный друг, гавкнул согласием.
- Гав! Гав! Давай, брат! Не подкачай! Диета тебе только на пользу.
Жена сообщила приятную новость, что после 24 дней голодания из организма уходит всё! Все болезни, опухоли и червоточины. Это меня насторожило. 
Прям всё, всё?! А душа как же? Мне не надо всё, всё!
Рак, говорит, тоже уходит. Ага, говорю я, и уносит всё с собой, наверняка... Уходит всё! Пусто потом будет, гулко, наверное ещё. 
- Ау! А-у!
Балу поднял мордочку. Ему не нравился мой вопль. По моему, Балу начинал меня подозревать в чём-то. Хотя и сам ещё не понимал, в чём именно.
Ладно, посмотрим. На 24 дня я и не нацеливался. Цели, значит, такой  не было. День-два. Главное,- попробовать и оценить результат. Без еды, оно, сами знаете!  Как там у классика "...мы ни туды, и ни сюды..."
Вот и вперёд!  
   "Поехали",- как говорил  мой друг, когда я его спрашивал: 
- Может съездим, Миша, куда-нибудь?!

День первый....

Я бы даже сказал, час первый. Есть пока не хочется. Не очень.  Ну если только чуть-чуть. Балу ест мирно свою еду, но иногда оглядывается на меня. То ли предлагает присоединиться, то ли боится, что я его отодвину.
Есть хочется и не хочется.
Но раз решил, всё! Как отрезало! Да... я бы сейчас отрезал от того шматка сала, что в холодильнике. Но нет!  
- Товарищ! Уберите своё сало!...я голодаю! 

- Моё сало при мне, вы мне тут не путайте чебуреки с Чебоксарами!  Да, теперь о чебуреках!  Блин!...есть ли выход из этой словесной карусели?!  Все слова только о еде.
Пока размышлял, прошло еще пять минут!  Уже час и пять минут на диете.  
Вроде как майка даже посвободней стала. Но липнет к телу.

День второй...

Я тот день первый даже вспоминать не хочу.  
Как выжил, ума не приложу?! Пил много воды.  К вечеру даже ел её.  Лакал!  Лакал, а Балу пятился к балкону и гавкал. Я сначала не понял, но потом увидел, что лакаю из его пиалочки.
Тряхнул головой, понимая, что скоро сойду от голода с ума.
Ночью снилась ватрушка огромная творожная. Я всей мордой в неё залез, рвал её и жрал её. Чуть не задохнулся. 
Оказалось, что подушку растерзал, что Тузик  "Гжелку".  Да! Хорошая водка была!  "Гжелка!"   М-м-м!  Сладенькая, лилась как молочко парное... Почему не продают, не понимаю! 
К обеду начал различать сорта воды. Просто вода. Вода из бутылки. Кипяченная вода. У последней кажется даже есть приятный, слегка уловимый, привкус мяса. 
Вау! Балу смотрит на меня из-за дивана. Он не наблюдает даже, он следит! Следит как Мюллер за Штирлицем.

День пятый...

По стенке дошел до балкона. Выброситься не хватило сил. Не смог поднять ногу. Сосед, сволочь, что-то  жарит внизу. Я забыл что это?  Может мясо? Или минеральная вода с газом? Вокруг только враги! Упал и уснул...Оказывается, кафельная плитка на вкус чуть сладковатая... Провалился куда-то от бессилия. Очнулся.
Балу стоит, наблюдает за мной, по моему с опаской. С опаской за свою еду. Он точно мне не верит!  Ни капли!
Я принюхался издалека, еще лёжа щекой на плитке. Запах из его тарелки идёт обалденный просто. Странно, что я раньше не замечал.
Я пополз в сторону миски. Балу пошёл навстречу. Он почуял неладное. 
«Хозяин спятил совсем и сейчас оставит меня без пропитания!»
Звонкий лай отпугнул меня. В ушах лай зазвенел как тысячи колоколов. Как в той песне у «Пинк Флойд». Я зажал руками уши и снова куда-то провалился.

День двенадцатый...

Лежу. Где-то читал, что так лежат в подводных лодках, когда экономят воздух. Но все равно умирают.  Я экономлю силы.  Мне нужно поймать вон ту муху.  У нее жирный зад и задние же ноги, как окорочка. 
Я не помню, что такое окорочка, но уверен, что оправдывают название! "Около курочки", например. Что-то такое должно быть! Курочка!  
Мимо прошёл Балу. Он двигается на кухню. Я присмотрелся, прищурясь. Окорочка у него тоже хорошие. Я потянулся ртом, оскалив зубы. Балу, почувствовав опасность, отпрыгнул в сторону и зарычал. Мне осталось только облизнуться. Лёгкой добычи в доме не было.
Муха! Я забыл. Она не укусит, она даже пикнуть не успеет!
Нет, точно, муха, наверное, лучше.  Охочусь дальше, главное помнить, что они, мухи, взлетают назад. Бить нужно чуть сзади! 
Главное пока не шевелиться и не выдавать себя. Это не сложно, меня почти не видно на диване. Худого и дёрганного.

Двадцатый день...

Меня куда то несут.  Или несёт. Ветер из окна и открытый балкон сделали сквозняк. Есть не хочу вообще!  Просто впитываю воздух.  Насыщенный витаминами, запахами и ароматами. Наваристый, густой, жирный. 
Вдохнул и наелся. 
Всё же что-то несёт меня дальше. На балконе не задержался.  Или точнее ничего не задержало. Меня подхватила неведомая сила и понесла вверх над Петрисбергом. Я увидел сначала необозримые виноградники, потом они уменьшились до кукольных вместе со стоящими поодаль домами, и стало холодно. 
Я закутался  в облако и зажмурился.

   - Я умею летать! 
   - Я похудел! 
   - Я смог!
В звёздах эхом мой голос размножился на миллионы каких-то крошек.

3 сентября 2019 года – 9 ноября 2021 года, Трир.

 

Волки

Берта была на сносях. Третьим, последним теперь уже, наверное, ребёнком. Событие в немецкой семье радостное, благочестивое. И она, и муж Филипп, оба были веры евангелической. Глубоко верующие, трудолюбивые, сильные работой и семьёй.
В то утро было какое-то тягостное предчувствие. Ещё ночью Берте приснился дом из детства. Во сне была бабушка Лидия, по отцу, дородная такая, пышная немка. Она сидела на веранде, прямо на входе и сложив руки на белоснежном подоле, смотрела на Берту, что развешивала бельё на провисших верёвках. Рядом вертелся вездесущий «подхалимажный» и добрый пёс Рекс.
Лидия вдруг хлопнула в ладоши и, не вставая со стула, крикнула Берте:
- Бог дал, Бог взял!
На этом сон и оборвался, внеся неприятное ощущение в это морозное заснеженное январское утро.
Проводив в сенях мужа на лесозаготовки, Берта начала прибирать по дому.
Филипп работал далеко, в тайге, работа была тяжёлая. Валить лес приходилось почти вручную. Обед ему прямо на просеку Берта возила на санях вместе с детьми. Оставлять их одних дома никогда не решалась. И Хельмут, и Ирма были детьми подвижными, любопытными и не сильно послушными. Хельмуту было почти четыре, а дочке Ирмочке уже скоро два, и она довольно-таки прилично бегала уже и разговаривала раздельно и много.
Сон до обеда успел выветриться. Берта вытащила из печи горшок с картошкой, обернула его старательно тряпкой, отрезала ломоть хлеба и положила к нему несколько шайб сала с красивыми мясными прожилками.
- Хелли, Ирма, «цу мир»!
Сорванцы прискакали сразу. Стояли, улыбаясь, тут как тут. Будто сто лет тут были, ожидая команды одеваться.
Ездить с матерью в тайгу они просто обожали. Несмотря на малый возраст, катание на санях вызывало у них одни восторги и смех.
- Одевайтесь, одевайтесь!
Берта чуть заметно улыбнулась.
- Вижу, что заждались! Едем к папке! Давайте быстрее! Хельмут, варежки не забудь. Сестру я сама одену.
Все собраны. Осталось только запрячь Феникса.

В дороге к Филиппу было весело. Дорога была довольно-таки широкой. Солнце бежало за санями, мелькая где-то вверху меж сосен. Хельмут поминутно баловался, вытаскивая руку и стараясь задеть ей сугроб, снег пухло разлетаясь, серебристой пылью накрывал всех троих. В санях было весело.
Берта шутливо бранилась на сына, но сама была рада близости и шутливому веселью малышни. Ирма жалась к маме. Берте нравилось это ощущение. Она чувствовала себя единственным существом, кто может полностью защитить дочь.
Феникс легко бежал, важно помахивая хвостом.

Филипп выглядел уставшим, но детям улыбнулся, поднял на руки Ирму, поцеловал. Потом с аппетитом поел, почти не разговаривая.
Берта с нежностью и жалостью смотрела на мужа. Работа у него была тяжёлой, опасной. Вон, третьего месяца, мужичка с соседней улицы деревом прибило зараз. Душа, говорят, мгновенно отлетела. Даже не мучился.
В деревне и русских много жило, и немцев. Какая-то русско-немецкая деревня была здесь. Но жили дружно и в чистоте.

Наскоро попрощались. День в тайге короток, раньше выедешь, быстрее дома будешь.
Филипп помахал отъезжающим саням, развернулся к семье спиной и заспешил к товарищам, что уже лениво махали топорами.
Берта уселась поудобнее. Дорога была знакомой и ровной.

Волки появились внезапно. Шестеро крупных, сильных хищников.
Они потихоньку, будто разминаясь, побежали за санями.
Берта, пока ещё спокойная Берта, хлестнула по крупу Феникса.
Волки, будто с цепи сорвались.
Погоня. А скорее охота волков за лёгкой добычей, что в санях. Слабая женщина и двое малолетних детей.
Вожак легко прыгнул в сторону и побежал с левой стороны, сокращая расстояние с Фениксом.
Испуганный мерин спешно перешёл на рысь.

- Господи! Святая Мария! Кто-нибудь! Ну хоть кто-нибудь помогите мне!
Берта закричала на всю тайгу. Ей так показалось. Крик утонул в ближайших соснах, с лап мягко начал падать снег, мгновенно исчезая в сугробах. Тайга её понимала, но безучастно наблюдала, не имея возможности помочь или просто что-то изменить. Всё происходящее шло по её законам.
Берта была одна. Одна против стаи сильных, хорошо организованных хищников, в глазах которых, даже из саней, когда Берта оглядывалась, было видно хладнокровное желание убивать.
Берте казалось, что и снег под их крепкими лапами хрустит, как режет:
- Рвать! Хрясть! Хря-ть! Хря-ть! Рва-ть! Рва-ть!
Берта больше не боялась. Её обуял ужас, её колотило и трясло. Она уже чувствовала всю бесполезность этого бегства. Страх сменился кошмаром, кошмаром явным, нескончаемым. Ужаснее картины и представить себе было нельзя.
Несмотря на сильную лошадь и почти порожние сани, волки явно догоняли.
Вожак бежал сбоку. Сильный волк с густой лоснящейся шерстью, упитанный, дородный, как немецкая овчарка, но со стеклянными глазами и недвижной, совсем неподвижной, чуть приоткрытой пастью.
Ни один из волков не смотрел на Берту. Они смотрели только вперёд, на круп Феникса. А конь, будто чувствовал, нет даже не чувствовал, знал, он, конечно, знал свою участь. Стоит только притормозить, споткнуться, стоит только оглянуться!
От этих зубов спасения нет. От этих беспощадных убийц не уйти никому!
Сани легко подпрыгнули на какой-то кочке. Но этого хватило, чтобы Хельмут нелепо подлетел в воздухе и с визгом кувыркнувшись через растопыренные руки Берты, полетел на дорогу.
- Не-е-е-е-е-т! А-а-а-а-а!
Берту заколотило ещё сильнее. Охрипший голос превращался в безудержный плач с проклятиями и молитвами вперемежку. Остановить же коня не было сил. Это было бы подобно смерти!
Она видела, как один из волков, увернувшись от летящего на него кричащего кулька в нелепой шубе, резко остановился и легко побежал назад. Она даже ещё видела эти два пятна у края дороги среди белоснежной девственности тайги. Волк склонился над неподвижным Хельмутом, но не трогал. Видимо нюхал, но не кусал, не рвал, не ставил на сына лапу.
Берта посмотрела на вожака. Он отставал. Волки бежали чуть медленнее. Берта сильно стеганула Феникса.
- Милый! Майн шатц, хильф мир! Ну же!
Феникса подгонять и не нужно было. Он спасал свою жизнь, он знал сколько стоили сейчас секунды.
Берта понимала это. Она думала о том, что или кого спасает она?
Как она ещё умудрялась думать?!
Хельмут лежал где-то там, позади, на обочине. Она даже не знала, - живой ли?
Маленькая Ирма тряслась от страха у её ног. Она даже не плакала, что удивляло Берту. На самом деле она всегда плакала, будь то каприз или неудачное падение. Сейчас же просто тряслась непрерывно.
Наверное, страх сковывал всё, что было в санях.
Краем глаза она увидела, что вожак не просто уже догнал их, он уже был чуть впереди. Ещё метра три-четыре, и он сможет броситься наперерез.
Феникс дёрнул сани влево, как бы отгоняя вожака от саней и себя. Волк ловко увернулся, но левым боком всё равно прошелся по сугробу и замедлился. Но спустя короткие мгновения снова набрал скорость.
Теперь он бежал осторожнее. Дыхание было ровным, глаза по-прежнему оставались безучастными, стеклянными. От его глаз веяло смертью.
Берта сжала губы. Слёзы текли ручьём, но ветер сбивал их со щёк, она не чувствовала ни пальцев рук, сжимавших поводья, ни мокрых от слёз волос, вылезших из-под платка.
Время перестало существовать. Берта стояла в санях, за ногу внизу её держала малолетняя дочь, её маленькие пальцы, казалось, мёртвой хваткой держали единственную ту, кто может её защитить на этом свете. Маму, мамочку!
Волки приближались. Берта слышала и дыхание уже уставшего, изнемогающего Феникса, и их, по-прежнему, ровное, мягкое, страшное дыхание.
Ирма вскрикнула. Берта коротко посмотрела вниз. Дочери трудно было уже держаться. Маленький ребёнок терял силы. В санях было почти уже пусто. Сквозь треснувшую доску на дне, Берта не видела, но чувствовала снег и пустоту. Пустоту исчезающего на глазах мира.
Ей вдруг показалось, какая-то сторонняя мысль пришла в голову, страшная и дикая, но пришла же, не обошла её стороной. Ну вот толкни она сейчас дочь, высвободи она ногу, и всё сразу разрешится. Волки отстанут, теперь точно отстанут.
Берта перехватила поводья правой рукой и левой провела по животу. Там, в глубине за жизнь сейчас сражался ещё один невольный участник этой трагедии.
«Мальчик или девочка?» Берта подумала, что, если она спасёт хотя бы его. Или её? Назовёт обязательно девочку Христой, а, коль мальчик будет, Кристианом.
Боже милостивый! Спаси и сохрани! Святая Мария! Спаси и убереги! Убереги от мыслей таких!
Она пошевелила ногой. Ирма внизу вцепилась ещё сильнее.
- Нет, нет, нет!
Она представила на секунду, что видит даже, как Ирма вылетает малюсеньким кулёчком из саней, как волки бросаются к ней. У Берты помутнело в голове.
- Н-е-н-н-е-е-е-е-т!
Вожак повёл от неожиданности ушами. Он слышал крик, не понимая ни его значения, ни раздумывая об адресате.
Сани были совсем рядом. Сейчас вожак прикидывал, рассчитывал силу прыжка. Нужно было не просто прыгнуть и увернуться от тяжёлой ноги коня, но ещё и вцепиться, сразу же, с первой попытки.
Берта качнула головой. Ноги немели, нужно было уже что-то предпринимать, сил оставалось на считанные секунды.
Нужно было решаться…
 
Тайга вздрогнула.
Тайгу разорвало выстрелом. Настолько неожиданным, что даже солнце, проглядывающее сквозь вечные ели, мигнуло и дёрнулось, убегая назад.
Сначала среагировал Феникс. Конь дёрнулся, сильно рванул, чуть не поломав оглобли и припустил чуть ли не зигзагом.
Тут же тормознули волки. Вожак поднял морду вверх и зарычал.
Берта прижала Ирму к ноге и сглотнула холодный воздух.
Впереди показались другие сани.
Какой-то мужик стоял впереди с ружьём, поднятым к небу. Ремень безвольно болтался. Лёгкий дымок поднимался в морозном воздухе.
Феникс сбавил скорость.
Берта безвольно упала на пол и обняла Ирму. В голове мешались звуки, снег, зловещая недавняя мысль. Она обняла дочь и заплакала.

Через час нашли Хельмута. Живого и невредимого. Никто до сих пор не понимает, почему его не тронули волки. Он шёл вдоль обочины в распахнутой шубке и ревел на всю тайгу. Увидев приближающие чьи-то сани, сел на дорогу и заревел еще пуще.

Берта была благодарной женщиной. Феникс с тех пор получал самые лучшие корма, чистила его она теперь всегда сама, что-то приговаривая коню на ухо. Феникс хитро фыркал и дёргал поминутно упругим ухом.
Ту мысль, ту страшную, постыдную, до всей глубины греховную мысль, Берта до сих пор гнала от себя.
Через четыре месяца она родила мальчика. Назвали его Кристианом. 
Мысль та, её фантомный двойник, приходила к ней и напоминала о себе чаще всего полными лунными ночами.
В груди от этого кололо и ныло.
В такие ночи Берта долго стояла у окна, крестилась, шептала что-то себе под нос, потом тихо кланялась и снова ложилась спать.

Август, седьмое, 2022 года, Трир.

 

«Шпиён»

- Фатина нельзя в пионеры!
Галстук у Дубовой почти болтался ярким пятном на шее. Надо отметить, идеально выглаженным, почти новым пятном.
- Его никак нельзя принимать в пионеры! Он... он, он шпион, вот кто он!
Заместитель директора школы и по совместительству парторг приподнял от удивления очки. Они так и остались на лбу. Там же мягко выступила испарина.
Шпионов в школе Виктор Давыдович никогда не видывал, а потому и не знал даже как на такие слова нужно реагировать. Десятилетний мальчуган в затёртом пиджачке и не очень чистых штанах, мягко говоря, на шпиона не тянул.
Он вытащил из кармана носовой платок, снял очки, вытер лоб, снова водрузил очки, теперь уже на привычное место и махнул Дубовой:
- Продолжай, Дубова!
Ей два раза повторять не имело смысла.
- Так вот! У меня было вчера видение! Я видела, как он на немецком разговаривает!
- Кто он?
- Фатин, Фатин! Кто же ещё?!
Парторг зыркнул очками по моей маленькой фигурке.  Я вообще стоял ни жив, ни мёртв. Ничего не понимал,  Дубову боялся, парторга боялся.
- Фатин! Ты разговариваешь на немецком?
- Найн!
Я громко сглотнул. Я не знаю, почему так ответил. Я, действительно, не разговаривал на немецком. Никогда. Немецкую речь знал только по фильмам о Войне, героическим и отважным.
Дубова снова подпрыгнула.
- Вот видите, Виктор Давыдыч! Да, да! Его никак нельзя в пионеры!
- Дубова! Какое видение? Прекрати немедленно!  Тебе, как ответственной пионерке, нельзя оперировать видениями. Это тебе не факты! Ты что верующая?
- Нет! Что Вы, Виктор Давыдыч! Я честная атеистка, как нас и учит Партия и комсомол!
Она перевела дыхание и продолжила:
 — Моё видение было вызвано изучением трудов Маркса и Владимира Ильича Ленина. Я до полуночи сидела с книгами, конспектировала. Потом тряхнула головой и вот,- увидела вдруг Фатина, немецкого шпиона! 
- П-р-р-р-едатель!
Это Дубова уже повернулась ко мне. У меня всё внутри похолодело. Но парторг был более атеистичным, надо полагать.
- Понятно, Дубова! Наташа, ты просто заучилась. Переусердствовала, так сказать! Тебе отдохнуть надо!
Дубова махнула отрицательно головой. Косички сильно хлестанули её по лицу. Но это её ничуть не смутило.
- Его нельзя, нельзя в пионеры! — как попугай дальше твердила Дубова.
Она снова сделала вдох поглубже:
- Я видела в огне какую то часть Советского Союза  или почти Советского Союза, я не разобралась! По-моему, это была Украина. И она  воевала с Россией.
Парторг уронил очки на пол.
- Дубова! У тебя все дома?  Ты что такое говоришь?! А?!
- Да, да, я видела!  А этот, этот Фатин — шпион, был в Германии и ходил там разговаривал на немецком.
- Фатин! Я еще раз спрашиваю, ты разговариваешь на немецком?
- Нет! Клянусь нет!
Теперь я подготовился. Теперь я не хотел, чтобы меня определили в шпионы.
Дубова не унималась.
- Он говорил, много...чисто даже! По-моему, как настоящий фриц!  Там шла война, а Фатин был немцем.
Парторга переклинило:
- Дубова! Да что ты такое говоришь?!!!  Ты, что, хочешь сказать, что воевали часть ССР с Россией, бред какой-то! Братская Украинская ССР с братской РСФСР, так что ли?!
У парторга застучало в висках. Дубова почти кричала:
- Да! Да! А Фатин был на стороне немцев!
- О, господи!
Для парторга упоминание бога было нонсенсом. Всё говорило о крайнем его возбуждении. Он давно подобрал очки и теперь нервно протирал треснувшее стекло несвежим уже носовым платком.
- А немцы, Дубова, а немцы были на чьей стороне?
- Они были как всегда! — отрапортовала Дубова:  - Против России!
- Понятно! Понятно, Дубова!
Парторг понимал, что разговор лучше закруглять. Так можно договориться и до войны с Грузией, мало ли, может Дубова ещё и труды Сталина зацепила на полке.
Парторг говорил теперь медленно и тише:
- Мне кажется, Наташа, что разговор наш приобретает странный оборот.
Он нервно усмехнулся.
- Мне нужно вызвать твоих родителей, а ещё милицию, скорую помощь и возможно даже КГБ. В этом месте парторг поднял большой палец в воздух.
- Вы мне не верите?!  Этот Фатин - страшный тип! Не принимайте его в пионеры!
- Дубова! Всё! Я устал! Значит, сделаем так!  Фатина, как шпиона, мы расстреляем после уроков!
Я медленно начал съезжать по стене в сторону плинтуса.
- Иди, Фатин, в класс!  А тебя, Дубова, я прошу не только остаться, но сесть и всё записать. Вот тебе ручка, Наташа! Садись и пиши! А я пока, отлучусь, мне нужно позвонить кое-куда.
Через несколько минут это самое «кое-куда» уже с сиреной мчалось через город в сторону первого микрорайона.
Врач скорой помощи объяснял ситуацию медбратьям:
- Так, внимание! Это школа! Все делать аккуратно! Там одна девочка сошла с ума! Её нужно просто взять под руки  и привести в машину! Понятно! Укол будем делать тут, без лишних глаз. Всем всё понятно?!
Перед школой белый РАФик с красной продольной полосой выключил сирену и резко затормозил у заднего входа.
Сирень вокруг школы в этом году цвела просто бешено. Пьянящий аромат стоял по улице на сотню шагов. Весна в нашем южном городе мягко переходила в май.
В лужах от вчерашнего дождя воробьи «перечирикивались» беззаботно и непринужденно.
- Маркс, Маркс!  - Ленин, Ленин! - Чик-чирик!
28 января 2023 год, Трир.