Профессора. Лекции и экзамены. УПИ. Свердловск

 Профессора. Лекции и экзамены. УПИ. Свердловск.

            Е.Секерин

    Второй курс. Первый семестр. Наш базовый предмет – органическая химия. На кафедру выходит смуглый человек лет сорока огромных размеров в сером помятом костюме с тёмной рубашкой под пиджаком, без галстука. Это профессор, доктор химических наук М. Рафаиль Оганесович, очень колоритный человек, как внешне, так и внутренне. На нас студентов он производил неизгладимое впечатление, как своей внешностью, так и своим несколько свободным поведением. Большой рост, под 2 метра. Длинные руки. Большая голова с чёрными волосами, небрежно зачёсанными назад. Длинный нос. А главное на лице – глаза, горящие иногда каким-то внутренним фанатизмом. Спустя более 45 лет, я постараюсь представить, как он, на мой взгляд, читал свои лекции, а, главное, как он принимал экзамены. Начинал он лекции, обычно, вяловато. Он видел перед собой обычных студентов, людей, по его мнению, с небольшими мозгами. Ему явно было неинтересно и скучно втолковывать в наши головы давно известные истины. Ему было неинтересно говорить об органических кислотах, солях, альдегидах, кетонах и т.д. Ведь об этом всё давно известно и изложено в толстых книгах. Постепенно он начинал видеть в простых студентах, людей, равных ему, как по любви к предмету, так и по желанию постигать новое, ещё неизвестное. И постепенно он преображался. Постепенно он превращался просто в «демона». Глаза его горели. Речь становилась страстной. Он становился гипнотизёром. А мы превращались в кроликов перед пастью удава. И уходил он в своих лекциях далеко от того, чему он должен был учить нас. А говорил он о свободных радикалах, о механизмах реакций сложных веществ. Свободные радикалы, говоря просто, – это органические вещества, имеющие один свободный электрон. Благодаря этому, они очень реакционные, существуют доли секунды, находят такие же радикалы и образуют за счёт объединения свободных электронов новые соединения. Выплеснув свои эмоции и, поняв, что он не на семинаре, и что перед ним люди, которые хотя и слушают его заворожено, но не понимают его, и он ненадолго затухает. Опустив плечи, как бы извиняясь, говорит, что всё, что он сказал в пылу, не надо записывать, что на самом деле всё это, может быть, и не так. Всё это ерунда. За время лекции он преображался по несколько раз. По нескольку раз за лекцию вместо положенного материала мы выслушивали его мысли и идеи по этим чёртовым радикалам. В результате в наших головах была каша и предмет, вполне доступный нашему пониманию, превращался в предмет, который могут осилить только выдающиеся умы. Лекции, естественно, никто не в состоянии был записывать. Не записывал их и я. Я смотрел на Рафаила Оганесовича, как на великого артиста, который за час преображался по нескольку раз. А в голове нет, нет, да и мелькнёт мысль, а ведь экзамен то не за горами. Как же буду сдавать его. Но вот и настал день, день сдачи экзамена по органической химии. Обычно, я сдавал экзамены в числе первых. Первым сдаёшь экзамен, идёшь в общежитие, поспишь пару часиков, возвращаешься обратно, чтобы узнать, как сдали экзамен остальные. Потом полдня развлечений. Аудитория, в которой проходил экзамен (309), была не совсем обычной. Из коридора несколько крутых ступеней вели к двери. За дверью находилась верхняя задняя часть аудитории. Внизу аудитории стоял стол, за которым сидел наш экзаменатор, Рафаил Оганесович. Когда я пришёл к двери аудитории, уже несколько человек стояло у неё без отметок в зачётной книжке, зато с двойками в ведомости. Не ожидая ничего хорошего, вытянул и я свой билет. В это время отвечала на свои вопросы Тамара Бурьян, невысокая хрупкая девушка из г. Березники. Р.О. возвышался глыбой над столом. Оперевшись локтем правой руки через голову Тамары на стол, он курил, держа в этой же руке папиросу. Тамара сидела, как бы, подмышкой у этого великана. А этот великан периодически обдувал её дымом и стряхивал пепел на её волосы. Пришла и моя очередь идти к этому столу. Я шёл вниз к столу, а одновременно со мной, но по другому проходу, от стола уходила кверху аудитории, сдававшая экзамен до меня миниатюрная Яня Асташенок. Я сел за стол, а в это время вдруг срывается с места Рафаил Оганесович, и в два прыжка оказался у двери выхода из аудитории, но у него перед носом эта дверь захлопнулась и Яня оказалась в коридоре, не зная какой только что подвергалась опасности. Рафаил Оганесович вернулся к столу и недовольно буркнул в мою сторону: «Успела! Надо было ей тоже двойку поставить!». Долго не томил меня Рафаил Оганесович и я быстро выкатился с двойкой из аудитории, пополнив ряды неудачников. Результаты экзамена в пользу Рафаила Оганесовича и в пользу государственного бюджета: 22 неуда, и только четыре тройки. Конечно, свои двойки мы получили заслуженно. Но какая-то доля вины в этом лежит и на Рафаиле Оганесовиче: не надо было туманить наши мозги своими любимыми радикалами. Надо было просто читать лекции по курсу, не усложняя материал. Правда, нашлись на нашем потоке три студента, которые просто боготворили  М. Это были  Толя Децина, Валера Голяменских, Саша Ужегов. Они занимались у него в СНО (студенческое научное общество).

М. предполагал им в будущем стать по своему научному потенциалу академиками. Сейчас кто и кем стал известно. Децина учёный с мировым именем в области косметологии. Писатель и поэт. Ужегов сумел, работая на производстве, стать кандидатом наук. Не знаю, каких успехов достиг Голяменских в науке. Его, к сожалению, уже нет в живых.

 Это был последний экзамен в сессии. Завтра сессия заканчивалась. И 22 студента остались без стипендии на весь следующий семестр. У многих стипендия, в том числе и у меня, была единственным источником существования. Из этого экзамена я сделал вывод и придумал, как сдавать, или, вернее, как не сдавать, последний экзамен в сессии, и, не рискуя стипендией, переносить его на следующий семестр. После неудачного экзамена я пошёл в профком, выхлопотал бесплатную путёвку в дом отдыха на озере Шарташ, совсем недалеко от нашего общежития. Взял с собой 1ый том Чичибабина, наиболее популярный учебник по органической химии у студентов и несколько общих тетрадей. 12 дней я не вылазил из койки, полусидя, штурмуя Чичибабина, заполнив выписками из него 2-3 общих тетради. В голове всё стало ясно с этой органической химией, и сразу же после приезда из дома отдыха я без проблем сдал этот злополучный экзамен. Это был единственный прокол у меня за всю учёбу. В основном, у меня были только 4и5. А одну из сессий я сдал даже только на отлично. Так получилось, что в следующей сессии, уже весной, экзамен у М. тоже был последним. Конечно, я его перенёс по своему методу, на осень. Помню, сдавал я его на кафедре органической химий вместе со своей будущей женой Наташей Попко. Рафаил Оганесович дал нам вопросы, а сам ушёл куда-то на целый час. Вернувшись, он посмотрел на наши записи на листочках, и, не спрашивая, поставил оценки в зачётки. Уже в коридоре мы посмотрели их. Мне он поставил «хор», а Наташе «уд». Чем он руководствовался, когда выставлял такие оценки, мы так и не узнали. Эта оценка шла уже в приложение к диплому и чуть позже Наташа пересдала экзамен тоже на «хор». Пару слов про «метод».
В критические моменты я использовал такую практику. В конце сессии перед последним экзаменом в положительном исходе, которого я сомневался, накануне, вечером, выпивал бутылку вина, а утром шёл в поликлинику к невропатологу, чтобы получить бюллетень (повышенное давление) на три дня. Экзамен не сдавал, так как был больной, а через два дня сессия заканчивалась, и экзамен автоматически переносился на следующий семестр. Таким образом, спасалась стипендия. Впоследствии с невропатологом (молодой женщиной) я нашёл общий язык и, чтобы получить бюллетень, мне не обязательно накануне нужно было напиваться. А. Децина в своей книге «Синдром пигмеев» о М. пишет очень тепло. И это правильно. М. очень хорошо относился к своим «вундеркиндам», к своим ученикам. Он им всячески помогал. А. Децина у него работал в качестве лаборанта. А это были, хоть и небольшие, но деньги. Другой пример. Помню, сдавали экзамен по философии. Экзамен принимала женщина, не переносившая на дух особей мужского пола. Об этом знали все, и редко кому удавалось из парней пройти её с первого захода. Почти все девушки уже сдали экзамен. Остались мы трое парней. Я, Саша Ужегов, Коля Бушмакин. Стоим в коридоре на физтехе перед дверью аудитории и думаем, как же её проскочить. А экзамен то, последний. Завтра сессия заканчивается. Не сдашь - прощай стипендия на весь следующий семестр. Предлагаю, идём в поликлинику. У меня там знакомый врач – невропатолог. Она нам даст бюллетени, а после лета, осенью, подготовимся основательно и спокойно сдадим экзамен. Ну, если не с первого раза, то со второго. Но, стипендия, то уже в кармане. Но, мои друзья по несчастью с понурыми головами пошли на заклание в аудиторию, а я побежал к своей спасительнице. Прихожу через два часа с бюллетенем в кармане, а мои друзья уже в коридоре без оценок в зачётках, но с двойками в ведомости. Саша Ужегов, стипендиат Курганского завода. Несмотря на двойку, завод всё равно выплачивал ему стипендию, и в этом случае он не пострадал. Как дальше развивались события. В новом семестре, мы, троица, приступили к подготовке к сдаче экзамена. Коля занимался с 8 часов утра до 6 часов вечера, обложившись ворохом книг. Я занимался с 10часов до 4часов вечера, листая лишь один учебник. Саша приходил в библиотеку к 12 часам, а около 2 часов уже смывался. И вот день экзамена. Его результат: у Коли «уд», у меня «хор», а у Саши опять «неуд». Саша ещё раз пытался сдать этот экзамен, но снова прокол. Грозило отчисление. И тут вмешался М.. Ведь Ужегов, один из его учеников. М. сам лично пришёл к зав. кафедрой по философии и попросил того самому принять экзамен у Ужегова. Объяснил, что Ужегов будущее светило по органической химии, но вот беда, что уж очень он стеснительный человек. Всё знает, но во время экзамена уж очень волнуется. Уж Вы с ним поделикатней. Будет жаль, если органическая химия потеряет будущего яркого учёного. Впоследствии, уже сам Ужегов рассказывал, как проходил этот экзамен. Взял я билет и ужаснулся. В те разы, я хоть что-то, да знал. А на этот раз, я вообще ничего не знал ни на один вопрос. Но пару фраз по каждому вопросу я всё-таки приготовил. Едва я произнёс заготовленную фразу по первому вопросу, как зав. кафедрой, торопясь, произнёс: «Достаточно, вижу, ответ на первый вопрос Вы знаете. Переходите ко второму вопросу». Такая же ситуация повторилась и по второму и по третьему вопросам. Поставив «хор» зав. кафедрой сказал: «Не надо уж так сильно волноваться на экзаменах. Ведь преподаватели не звери. Не надо их так бояться». Вот так закончилась наша эпопея по философии. Ещё один эпизод с М., свидетелем которого я был лично. Р.О. отличался очень уж вольным поведением. И это касалось не только нас студентов. Как-то раз я зашёл в приёмную деканата. В одном коридоре с деканатом, через перегородку с дверью находились лаборатории. Я вышел из лаборатории и решил заглянуть в приёмную деканата, чтобы перекинуться парой фраз с секретаршей. Но, на месте секретарши сидела зам. декана Ж. и с кем-то разговаривала по телефону. Это была солидная респектабельная, несколько полноватая, дама, лет сорока. Я с ней сталкивался, когда нужно было отпроситься на соревнования. Я уже хотел выкатиться обратно в коридор, как Ж., положив трубку, обратилась ко мне. – Секерин, заходи, заходи. Как прошли соревнования? Не отстал ли ты из-за частых отлучек в учёбе? Я уже открыл, было, рот, чтобы что-то сказать ей в ответ. Но тут с шумом открылась входная дверь, и приёмную заполнил собой Р.О.. Создалось такое впечатление, что в приёмной не осталось свободного места. Не останавливаясь, Р.О. сразу сел на стол перед Ж., благо стол ему был по колено. Присев на стол, М. своей длинной правой рукой, похлопал солидную даму, зам. декана, которая в этот момент приподнялась со стула, по мягкому месту со словами: «Как жизнь молодая, Людка!». Вот такой был очень уж неординарный наш преподаватель по органической химии. Мы от него в то время были в восхищении, несмотря на полученные двойки. Его вольное поведение тоже ставили ему в заслугу. Что скажешь - действовал гипноз сильной личности!