Он родился на второй день Рождества, в далёком 1883 году... 
Сегодня 8 января 2017 года. От той даты нас отделяет целых 134 года. 

Я помню о его дне рождения ежегодно, хотя прошло столько лет уже после его ухода. Он прожил долгую и очень трудную жизнь. После тяжёлой болезни, когда наступила самая прекрасная золотая осенняя пора, начало сентября, а мне только исполнилось девять лет, дедушки через несколько дней не стало. 

Захотелось вот рассказать о нём, хоть и сугубо личные воспоминания и чувства, 
но он в моей памяти остался своей теплотой и нежной любовью, добрым нравом и, 
как уже с возрастом стала я понимать, был очень умным и мудрым человеком. 

Моя мама родилась, когда дедушке - её отцу, уже исполнилось сорок семь лет. 
Она была младшей из детей, было старших семеро братьев и сестра. Отсюда вытекает, что когда родилась я, то дедушка был в очень почтенном возрасте, ему было почти семьдесят три. И вот вся оставшаяся, нерастраченная в суровой жизни, его любовь досталась мне. Если баба могла быть строгой и сделать замечание или, того страшнее, внушение, сдвинув красивые сросшиеся над переносицей, как у черкешенок, брови... За дедом такого не замечено было мною и в памяти не отложилось. Помимо наших замечательных прогулок с ним после дождичка, когда я собирала по текущим ручейкам вымываемые из песчаной почвы круглые, похожие на птичьи яйца, камушки разного цвета, прозванные нами "голышами", деда мне постоянно рассказывал сказки и стихи. Самой любимой и нескончаемой была сказка про Конька-Горбунка. И только, став школьницей, я увидела эту книгу Ершова и поняла, какая она не маленькая по объёму, и сколько знал дедушка много наизусть. Но это так, единичный случай. 

Дедушка был заядлым рыбаком и никогда не возвращался без улова. Наверное, в то время на Аргуни было столько рыбы, что это было немудрено... Но у него были свои заветные места, заводи, где рыба была прикормлена и прямо с нетерпением ждала, как бы скорее угодить к бабушке на сковородку. В те годы не было премудрых современных рыболовных снастей: телескопических удочек и даже спинингов, всевозможных ювелирных мормышек и поплавков. Были простые удочки из ивовых ровных и длинных гибких прутьев с самодельными поплавком и грузилом на леске, крючки были большой ценностью, и дедушка сильно сокрушался, когда большой рыбине удавалось оборвать крючок и уйти, не рыбу было жалко, такого добра ещё приплывёт, а вот крючка... Ещё у деда были мастерски изготовленные им, сплетённые опять из тех же неоценимых тонких тальниковых прутиков, так называемые "морды", которые он расставлял на ночь на реке, а попавшая туда рыба запутывалась и не могла назад выбраться. 
Но всему успеху была основа - это погода. Дедушка все приметы знал, и часто деревенские мужики заходили с ним совещаться по тому или иному вопросу, и не только касаемо рыбалки. Он и про скотину всё доподлинно мог рассказать, и про урожай, и был всегда осведомлён о том, что в газетах... Деда всегда уважительно называли по имени отчеству, Ефим Романыч, или дед Ефим Романыч, но величали обязательно. Народ в казачьих сёлах в те годы был важный, правильный и степенный. Одевался дед всегда опрятно и был чистоплотным, брился опасной бритвой, носил сапоги из тонкой кожи, помню, баба их по- старинке называла "ичигами", это местное, наверное, забайкальское слово. 

Дедушка прожил восемьдесят лет и хлебнул горюшка полной мерой. 
Когда начались репрессии, сразу же в начале 30-х годов (прошлого века) он был сослан в ссылку без права переписки, как враг народа, на строительство Беломоро-Балтийского канала. Все старшие сыновья были уже взрослыми и со своими семьями, но жили все в общем большом, только что построенном доме. 
И вот, когда деда раскулачили и хозяйство всё экпроприировали... 
(Принудительное безвозмездное – конфискация – реквизиция – изъятие чего-л., производимое государственными органами. по сл.Ожегова) тогда и семьи сыновей ощутили на себе все последствия участи "кулацких" родственников. 
Судьба была благосклонна в какой-то мере к деду, от цинги и истощения в лагере многим не довелось увидеть освобождения, но он на восьмом году был реабилитирован и в начале войны нашёл свою семью, отбывавших ссылку в Сибири, и возвратился к ним. Война забрала пятерых сыновей и старшую дочь. Это была жестокая плата простой российской семьи за победу в страшной войне. 
По окончании войны, в 1946 году было разрешено вернуться на родину, сразу же поехали в Забайкалье. Живыми остались старший сын, Александр Ефимович, и один из средних - Назар Ефимович. Дедушка с бабушкой и моей мамой, на то время ещё школьницей, обосновались жить в Бырке, районном центре, где жил Александр. Деда взяли на работу сторожем на хлебопекарню в ночное время и чернорабочим там же в дневное. Это было счастьем. Ему было уже шестьдесят три года и после Беломора он почти потерял зрение. Ночами в его обязанности входило провожать до дому работниц ночной смены, село было не маленькое, время послевоенное не было спокойным... Вот дедушка со своим верным напарником, большим и умным чёрным псом Угадаем несли эту рыцарскую миссию. 
Бывало, что работницы тайком угощали деда кусочками хлеба, "оплывами", это так называлось тесто, вылезшее во время печева из формы. С их стороны это был огромный риск и подсудное дело, а со стороны дедушки - невыразимой признательностью и молчаливой благодарностью. Спустя годы, вернулись на свою родную землю на реку Аргунь, в Ново-Цурухайтуй, а после уже перебрались в Дурой, откуда была родом бабушка, где каждый человек был не только знаком, а ещё и возможно родным, из многочисленного рода Гантимуровых. 

Дедушкины предки были из поляков, сосланных за какие-то революционные настроения в Восточную Сибирь. Это стало откровением для семьи только уже после окончания войны, когда мама моя, будучи студенткой, приехала из Читы на каникулы и стала допытываться у отца, почему-то ей такой вопрос задавал старый вахтёр в институте: - Лула, ты полька? У мамы было старозаветное еврейское имя Лия, а друзья звали Лулой. Вот дед и признался, что тот старик был прав. О происхождении старались забыть, окончание фамилии упразднили, и дед был уже православным. Я даже не знаю, с каким потоком ссыльных поляков были засланы предки в забайкальские рудники... Возможно, это было во времена участия польского общества в декабрьских событиях 1825 года. 

Восточная Сибирь использовалась российским государством как место ссылки еще с XVII века. Сюда отправлялись «за измены» бояре, дворяне, придворная знать, а также стрельцы, крестьяне, посадские, старообрядцы, пленные поляки, шведы. 
Так, известно, что еще в 1668 г., Сибирский приказ расписал 22 шляхтича с семьями, посланными служить в сибирские города. В 1775 году в Селенгинском уезде появились крестьяне, сосланные по воле помещиков вместе с беглыми раскольниками из Польши, получившие наименование здесь «семейских» или «поляков». По данным насчитывалось уже 1660 ревизских душ. 

Первые политические ссыльные поляки стали прибывать в Восточную Сибирь вслед за декабристами. Это были участники национально-освободительного восстания 1830г. Уже в 1834 г. поляки прибыли в Иркутск, а отсюда, за неимением в губернии «крепостей», были отправлены в Петровский Завод. 
Самых больших размеров достигла польская ссылка после подавления национально-освободительного восстания 1863–1864 гг. По разным источникам, в Сибирь за три года было отправлено от 18 до 22 тысяч польских патриотов. Часть ссыльных отбывали наказание в Восточной Сибири, в частности, на Нерчинской каторге, а затем выходили на поселение в Западное Забайкалье. Местные жители охотно нанимали политических ссыльных на службу: «политики» были грамотными, вели дела честно, были обязательными и исполнительными, да и стоили меньше. 
Если русский уголовный или политический ссыльный рвались из Сибири в Европейскую Россию, рассматривая ссылку как временное удаление из привычной среды, то поляки на месте поселения без промедления пускали прочные корни – обзаводились добротной усадьбой, домашним скотом, активно искали занятие своим способностям. Здесь они создавали семьи, растили детей, занимались предпринимательством, делали служебную карьеру. Нередко ссыльные поляки столь крепко прикипали к сибирской земле, обзаводились хозяйством, что не могли все это бросить и немедленно вернуться на родину. В архиве есть, например, список поляков, изъявивших желание остаться после окончания срока ссылки в Забайкалье, составленный в апреле 1873 года. В списке 54 фамилии. Большинство поляков «испрашивали разрешение» поселиться близ Читы, а также на Нерчинских заводах. Видимо, одним из таких и оказался наш предок, даже нет точного сведения - по фамилии Лыткински или Лыткинский. 

У деда было по тем временам хорошее образование - три (или четыре) класса церковно-приходской школы. Оно было, наверное, сродни нашему теперешнему неполному среднему... Ну, а воспитание и манеры, видимо, передались с кровью. Несмотря на все репрессии и беды он оставался самодостаточным и уверенным в себе человеком, не сломленным, не напуганным, с честью и достоинством. Очень умел всегда выслушивать собеседника, (даже меня, маленького человечка,) с каким бы важным или пустяковой вопросом к нему ни обратились. Был немногословен и конкретен, советы не давал категорично, а именно размышлял и советовал. Мне теперь очень нравится эта его черта характера в моём сыне. Всё-таки связь поколений не исчезает, именно "кровь людская - не водица", она несёт в себе память поколений... 

Такие вот слова с теплом из сердца и благодарностью души у меня о моём замечательном дедушке. Вечная ему память потомков! 

08.01.2017г. 
© Copyright: Ольга Фунтикова Бояркина, 2017 
Свидетельство о публикации №117010811577

Утро - это просто продолжение...

Каждое утро - это не только начало нового дня. Если проснуться рано-прерано, когда встаёт бабушка, чтобы подоить корову и прогнать её в стадо, то можно понаблюдать, как просыпается солнце... Сначала рассеивается ночной сумрак, и в окна комнаты всё больше поступает света. Потом по небу начинает разливаться, словно смущаясь, бледно-розовый румянец зари. Под ним внизу, над самой линией горизонта, золотится полоска. И вдруг из неё выстреливают лучи... - тонкие, острые, внезапные и слепящие. И вот, выбежав босиком на крылечко, ощущаешь утреннюю прохладу, запахи трав, на которых ещё не успели просохнуть слезинки-росинки. Раскинув широко-широко руки и запрокинув от восторга голову, крепко зажмурив глаза и улыбаясь, можно обнять это солнечное утро, глубоко вдохнуть свежесть и аромат деревенского лета. 
Если смотреть с крыльца дома вдаль, то слева, впереди и направо, насколько хватает глаз - всё это сверкает под солнцем Аргунь. Она бывает временами поу'же, извивается руслом, видны островки с ярко-зелёной травой. А во время разлива она становится просто сплошным пространством воды и блестит с холодным зеркальным отливом. Река огибала справа село Дурой, где я родилась и жила в свои детские годы. Получалось, будто село взбежало на этот крутой берег, (каменистый мыс звали Тареча), удивилось необычайной красоте да и замерло... С противоположной стороны села была степь с пашней и сопки вдалеке до самого высокого голубого неба. 
Село было обычное, как множество других, в три длинных улицы. В нём были, как положено, контора колхоза, сельсовет, магазин, в котором было всё - это на верхней улице. Там же, с правого краю при въезде в село, был маслозавод. В этом же краю, повыше в степь, была и колхозная ферма, и находились загоны и ямы с креолином для овец, и навесы для их летней стрижки. Был ветеринар, специалист, необходимый для колхозного хозяйства. Медпунктом был просто небольшой сельский дом, чистотой просто сияющий, и я не припомню ни одного пациента, который бы мне хоть случайно встретился, видимо, всё население было здорово. Школа была в моём детстве восьмилетка, с интернатом, где жили ребятишки из маленьких приграничных поселений Ку'ти и Богдановка, в которых располагались заставы. В центре села был клуб, где по вечерам показывали привозные фильмы, были танцы под "живую музыку", гармонь и баян, а по праздникам - собрания торжественные и концерты художественной самодеятельности. А уж какие были голосистые певуньи... Перед глазами так и стоит красавица с роскошными чёрными косами, она была из интерната, не дуроевская, Лида Курбанова, пела песню "Волга" из репертуара молодой Людмилы Зыкиной, только набирающей свою популярность. Напротив клуба, на другой стороне улицы, получалось, на берегу реки, была большая территория колхозных гаражей, где старая и новая техника обитала, ремонтировалась и проходила подготовку к сезонным работам. И где мы, детвора, играли в казаков-разбойников и в пограничников и шпионов. В селе была своя электроподстанция с неизменным дядей Сашей Баженовым. Свет подавали в дома только с наступление сумерек и в 12 часов ночи он выключался. Самым главным объектом в доме была печь: она и накормит, и обогреет, и от горящей топки даже было светло. Вот что запомнилось из детства, так это необычайное постоянство всего... Нашей "медичкой" всю свою жизнь была Татьяна Мефодьевна, ветфельдшером - тётя Нина, Нина Егоровна. Директором школы до почтенных лет была Евдокия Елизарьевна, а председателем колхоза до старости - Иван Матвеевич. Люди корнями вросли, любили своё село, землю и людей, вырастили своих детей и воспитали не одно поколение чужих. И никуда не уезжали, не бежали! А каждое утро просто было продолжением жизни... 

17.01.2017г. 
© Copyright: Ольга Фунтикова Бояркина, 2017 
Свидетельство о публикации №117011800646

Необычные каникулы

Наступило лето, а с ним и школьные каникулы. 
Забайкальское лето жаркое, довольно сухое, с частыми ветрами и пылью со степи. Степи в начале лета покрываются травой и расцветает множество разнообразных цветов. Некоторые цветы на вид и невзрачные, мелкие, но какой от них аромат... И в общей картине степь благоухает всевозможными цветами и дурманит запахами. Если взяться описывать степную красоту, то этому можно посвятить полностью всё повествование. Приезжие люди дивятся на эту завораживающую природную сказку: степи бескрайние, небо бездонной глубины и чистейшей синевы, и сопки вдали самых удивительных и неожиданных оттенков, от пастельных до насыщенной зелени и даже фиолетово-синих. А местные жители привычны к окружающей природе, и эта красота для них просто повседневная обитель, где течёт их жизнь в насущных трудах и заботах. 
Для сельских ребятишек той поры летние школьные каникулы больших развлечений не сулили. Подросткам всем разрешалось по мере сил работать в колхозе, там всегда был непочатый край разных дел. Были фермы дойного стада и отдельно молодняка, которые летом были на выпасе, их надо было помогать пасти, пригонять на дойку и ночлег, загонять на водопой в Аргунь. Взрослым мальчишкам эта работа была просто в радость, потому что они были верхом на конях... Ночами они выгоняли лошадей в ночное - накормить, искупать и дать им отдохнуть от дневной жары и не дающим покоя оводов и слепней, одолевавшим и скот, и пастухов. Некоторым пацанам везло попасть на полеводческий стан, если отцы были трактористами или комбайнёрами в колхозе, за работу получали трудодни. 
Девчонки тоже не сидели без дела. Кто постарше, те помогали матерям на дойке, на птичнике. А основная летняя работа для всех подростков были огороды, домашняя уборка и даже готовка еды, не у всех этим занимались только бабушки, требовалась помощь и с младшими братьями и сёстрами, за которыми глаз да глаз... Деревенские ребятишки - народ вольный, они знают в округе каждый ров, камень, балку, каждый метр берега реки и целую кучу всяких секретов, как сбежать от зоркого ока старших. 
У всех рядом с домом обязательно была построена летняя кухня, иначе не было бы в доме спасенья от мух, деревня ведь всё-таки, хозяйство... Еду приходилось готовить на печке, хлеб пекли сами. Были примусы и керогазы, но на них в основном еду подогревали наскоро. И хотя шёл уже 1963 год, и Гагарин слетал в космос, но про холодильники и не слышали в сёлах, эту роль выполняли с честью погреба. Развлекающую и оповещающую роль в те годы возлагали на радио: все новости, концерты песен и симфонической и народной музыки, даже спектакли, оперетты - всё передавалось с шести часов утра, сразу после исполнения гимна Советского Союза, и до полуночи, когда по завершению ночных новостей били двенадцать раз Куранты, и радио засыпало со всей страной вместе. 
Совсем неудивительно то, что многие дети не выезжали дальше районного центра, куда время от времени приходилось съездить за какими-нибудь важными покупками или, не приведи Бог, в больницу, пока не заканчивали школу, и не подоспевала пора учиться дальше. Автобусного сообщения не было, ездили на грузовых попутках, в кузове в летнее время, но и в кабине с водителем, естественно, в зимние холода. Бывало, что ехать было необходимо, а места в кузове свободного не оказывалось, то взрослые закутывались в тулуп, подстилали охапку сена или соломы и так преодолевали расстояние до нужного населённого пункта. Также излюбленным сельским средством передвижения оставались лошади: летом - в телеге, а зимой с санями. У некоторых мужиков на селе были и мотоциклы, но это было большой редкостью и показателем или достатка семьи, или выдающихся данных характера владельца железного коня. 
Вот вспоминаю всё это и думаю, как изменилась жизнь за прошедшие полвека, даже не в глобальном смысле, а в простых мелочах. Поэтому со своими внуками смотрим на жизнь с разных точек зрения и под разными углами... 
В это начавшееся лето у меня были первые каникулы, законные, заслуженные: 
я окончила первый класс. Главной радостью, которую я дожидалась весь учебный год, было разрешение обрезать косы, просто замучившие меня за учёбу. Как только не умудрялись мы их плести... (Маме надо было уходить с утра, а мне - 
после обеда). Вторая радость была неожиданной и о ней заранее не говорилось вслух, поэтому мне было, как гром среди ясного неба: мы с мамой ехали в отпуск в Сибирь! На поезде от Досатуя (тогда узкокалейки до Приаргунска ещё не было,) до областного центра Читы, для меня одно это название уже было олицетворением другой жизни, а там ещё дальше, до города Ачинск. Где он, как далеко и что за город, мне не было известно, просто я знала, что там моя мама прожила своё детство до пятнадцать лет. 
Как собирались и доехали до поезда в Досатуе, я не помню, наверное, как обычно, на попутной грузовой машине... А может, председатель сельсовета Нил Иваныч, приходившийся маме сродным братом, довёз нас на колхозном "бобике". 
Но вот началась посадка, вещей у нас было немного, и мы зашли и присели на места в своём общем вагоне. Поезд я видела впервые. Интересно было, что он всё время монотонно стучит и покачивается, словно стараясь побыстрее усыпить своих пассажиров. Понятное дело, что я захватила престижное местечко у окна и прильнула к нему. За окном побежала вечерняя степь со знакомыми видами, иногда останавливались на небольших станциях, заходили ещё пассажиры, изредка кое-кто выходил, но в основном, как показалось мне, всем надо было в Читу. 
Когда стало смеркаться, мы с мамой поели домашних припасов, меня сморил сон, и я незаметно провалилась в качающуюся волшебную зыбку*, которая везла в неизвестность. А утром мы приехали в столицу Забайкалья, в Читу, это было моё первое знакомство с ней, я ещё не видела города, но абсолютно была уверена, что я его люблю. И предчувствие не обмануло меня. Где бы я ни была за свою жизнь, я люблю этот город моей малой родины как в тот первый день... 
День надо было провести в ожидании поезда на нужное направление. Мы где-то бродили, недалеко от вокзала, были в парке, сидели в тенёчке и ели мороженое, которое я тоже пробовала впервые. До чего же мы были не испорчены в детстве всякими "Сникерсами" и "Баунти"... И как только выжили?! 
Ближе к вечеру прибыл поезд, откуда-то с Дальнего Востока, началась неспешная посадка, стоянка была длительная. Уставшие от духоты в поезде пассажиры вывалились из вагона в надежде на отдых на свежем воздухе, но на перроне тоже была жара. Пили из автоматов лимонад и ели мороженое. После проверки билетов проводник разрешил подняться в вагон. Он был совсем другой, по сравнению с тем, в котором мы приехали из дому, с отдельными маленькими спаленками-купе, как пояснила мне мама. В нём было четыре спальных 
полки-кровати с мягкими сиденьями, малюсенький столик, накрытый салфеткой из накрахмаленной ткани, который стоял перед окном почти во всю ширину купе, и на нём тоже висели накрахмаленные шторки. Хоть поезд уже откуда-то ехал, но в нём было очень чисто, почти все ехавшие пассажиры гуляли по перрону, чтобы размять ноги и проветриться от дальней дороги. Мне уже сразу всё понравилось! Началось моё первое в жизни путешествие. Теперь я ни столько поглядывала в окно, сколько была увлечена жизнью вагона. Из-за жары, для проветривания, видимо, двери купе были открыты. Похоже было, что в купе в основном ехали родные люди семьями или за дорогу уже так сдружились, что стали как родные. 
Я прогуливалась по коридору с видом независимого самостоятельного попутчика, с хорошими манерами и воспитанием... Ни к кому не подходила ближе 
дозволенного приличием расстояния, как бы поглядывая в окна на природу, на самом деле успевала скосить глаз и заприметить интересненькое в соседних купе, не зря ведь росла на границе, опыт поколений, как говорится, впитала с молоком матери... Друзей подходящего возраста не наблюдалось. В основном были все взрослые, даже кое-кто престарелые, в моём понятии, люди. Они ели, читали, болтали и играли в карты, спали, похрапывая. Скоро мной овладела скука и я тоже угомонилась на своей постельке на ночь, благо, была нижняя полка. К ночи в вагоне стало посвежее, поезд был скорый, мчался почти без остановок, только даже во сне мне было страшновато, когда на перегоне наш поезд, поравнявшись со встречным, издавал пронзительный гудок, и начинался такой грохот, словно это было "светопредставление", как говорила моя баба. 
Следующий день встретил развесёлым солнечным лучом в окошке. Мы умылись и позавтракали, проводница любезно разносила чай в серебристых подстаканниках 
с различными узорами, на иных были изображены даже космические ракеты. 
А потом день превратился в сказочное действо. Люди вдруг оживились и начали суетиться и лезть к окнам с возгласами: - Байкал! Байкал! 
Да, да... вот такой тёмный я была человек...- я не знала причины этого восторга, и кто он такой, или что это такое... - БАЙКАЛ. Звучало как-то магически завораживающе. Вдруг и мне стало видно нескончаемое водное пространство, спокойное, величественное... Где-то поверхность его была голубовато-белой или скорее даже серебрилась. Через некоторое время вода становилась тёмно-синей, почти чёрной. Но когда поезд приближался вплотную к берегу, поражала невероятная прозрачность, было видно камни на дне, и солнце проходило сквозь слой воды и играло лучами по камешкам. Часто поезд нырял в тоннели, честно говоря, меня первый раз испугала эта внезапная темнота и какой-то особенный звук, возникший от состава при движении в тоннеле. 
Мы практически весь день ехали вокруг озера, насмотрелись со всех сторон на его красоту. Даже был такой отрезок пути, где мы почему-то долго стояли просто в "чистом поле", чем немедленно воспользовались отчаянные головушки из молодых пассажиров: они выскочили из вагонов и нарвали прибайкальских цветов, вызвав волну восторга и восхищения простыми полевыми цветами, будто похитили их в каком-то сказочном заговорённом царстве волшебницы Природы... 
Следующим поражением моего детского деревенского воображения были большие зелёные медведи, встретившие нас на перроне Иркутска. Их было несколько, помню, что медведица была с подносом в лапах. Они были словно плюшевые, как оказалось потом, это была специальная трава, мохообразная. Не возможно передать восторг ребёнка из степного села, увидевшего среди вокзального многолюдья эти фигуры зверей, хозяев таёжных иркутских угодий и персонажей многих русских народных сказок, да при том в таком виде с добродушием и гостеприимством. 
На перроне было много молодёжи, как теперь полагаю - студенты закончили учёбу и разъезжались по домам на каникулы. Меня вдруг начали фотографировать со смехом весёлая компания ребят... Я выше писала, что косы мы благополучно отстригли накануне, у меня было что-то наподобие каре. Прогуляться я вышла в лёгкой из тонкого буклированного ситца пижамке, она была белая в бледно-голубых каплях. Как мы потом услышали из их реплик, они решили что я девочка-китаянка, и видимо, им очень понравилась на фоне озабоченных, загруженных пассажиров. В те годы ещё китайцев не было столько в наших краях, как теперь. Через сутки с небольшим мы приехали в Ачинск. Нас никто не встречал, потому что мама не сообщала о приезде. На такси мы поехали по известному ей адресу к тётке, маминой сродной сестре. Они вместе выросли здесь во времена репрессий родителей, приговорённых к сибирской ссылке. Город на меня не произвёл никакого впечатления, он был небольшим, старинным. У тётки был свой дом в частном секторе на какой-то окраине, с палисадом, с красивыми цветами и большим участком малины. Мои сродные сёстры, дочери тёти, встретили меня без особого радушия, как-то набычившись, старшая ещё более менее общалась, была она на четыре года меня старше, а младшая всячески старалась показать своё "городское" отношение к моей скромной персоне. Муж тёти всё время почти был на работе, да и сама тётка выказывала неимоверную усталость и занятость, бабушка Паша, мать тёти, почему-то говорила полушёпотом и передвигалась чуть ли не на цыпочках. Помню, как она меня угощала малиной из блюдечка, словно тайком, при том, что малина сыпалась от перезревания и дождя. Но это стало мне понятно после, спустя много лет. Как и то, что у мамы с тёткой произошёл неприятный разговор, добавивший холода в их и без того натянутые отношения. Они расстались девчонками после войны и не виделись более пятнадцати лет. За эти годы случилось то, что тёткин отец, дядя моей мамы, отбыл срок в ГУЛАГЕ, как враг народа, был освобождён, и когда приехал, то тётя и её мать, та самая бабушка Паша, не приняли его. Спустя годы он был реабилитирован, т.к. совершенно не был ни в чём виновен. Вот этого моя мама не могла понять и принять. Мы пробыли совсем не долго в гостях у тётки и уехали в Канск, к маминой подруге по работе, и там же были ещё дальние родственники. Вот они нам были рады от души, запомнились мне своим весёлым нравом и хлебосольством. 
Назад возвращались, полные впечатлений, даже уставшие от такого количества встреч с людьми из прошлых лет. Забайкалье встречало солнцем, после сибирских дождей и прохлады это было приятно. Дом он и есть дом! 

20.01.2017г. 
* зыбка - в Забайкалье люлька для младенца, подвешивалась к потолку 
на ремнях. 
© Copyright: Ольга Фунтикова Бояркина, 2017 
Свидетельство о публикации №117011911848

Лия Каролина

Множество поговорок существует относительно судьбы и человеческой жизни. 
Всем известны такие фразы, как: "на роду написано", "человек предполагает, а 
Господь располагает", "на воде вилами писано" о неизвестности, "от сумы да от тюрьмы не зарекайся"... 
С момента чудесного зачатия человека всё так предусмотрено и организовано природой, что от него ничего не зависит. И в мир он приходит в тот момент, который обозначен Великим Творцом, проведя первый этап своего развития под защитой материнского тела и сердца будущей матери. В дальнейшем она является его Ангелом-Хранителем, земным существом с божественной миссией, отведённой ей свыше, наделённой функцией материнства для продления жизни. 

Но в каждом человеке, с самого мгновения его создания, заложены абсолютно 
индивидуальные, только ему единственному присущие, качества и задатки разных 
возможностей. Как они будут развиваться, и кем, каким вырастет во взрослую 
жизнь маленький человек, одарённый изначально наравне с другими такими же 
"пришельцами" в земную жизнь... - это невозможно предугадать и предвидеть, 
трудно понять, отчего зависит развитие качеств, граней таланта, черт характера. 

Далеко не редкость, что в одной семье, дети от одних родителей, в одних 
условиях вырастают полярно разными, как подтверждение факта чёрно-белой 
полосатости жизни: одно дитя уродилось белым днём, а другое - чёрным. 
- "Что б они ни делали, не идут дела. Видно, в понедельник их мама родила." 
И выходит, что этим случаем распорядился кто-то свыше, Господь, Создатель, 
Творец - как ни назови... 

А бывают ещё многие различные обстоятельства, из-за которых судьба складывается по одному или другому сценарию, ведь маленькому человечку не дано право выбора родителей. Этим тоже управляет кто-то сверху: именно к определённым папам и мамам приходит счастье в виде конкретного ангела - младенца. 

Жила на белом свете, среди множества других людей, одна молодая женщина. 
Она была по земным человеческим меркам совсем обычной. Была юной, хороша 
собой, образованной и умной. Интересы её были разнообразны. Она любила всё 
красивое и необычное, как сама говорила, смеясь: - Я непритязательна во 
вкусах, мне достаточно всего самого лучшего! Знала несколько языков, писала 
и рисовала для души картины, умела музицировать(слух был абсолютный!) и пела, 
писала стихи, последние годы чаще на английском. Много времени посвящала 
работе и не успевала отдыхать. А уж когда ей удавалось "полюбить себя" и 
организовать себе отдых, то она без раздумья отправлялась в новые места, чтоб 
насладиться путешествием, получить новые впечатления, пополнить свой духовный 
мир познаниями и ощущениями, дотоле неизвестными. 

Была она доброжелательна, щедра, всегда находила время и средства на помощь другим. А поскольку, люди - не ангелы, то часто пользовались её добротой и сердечностью. Она много отдавала: тепла, внимания, любви, энергии. А восстанавливаться, пополнять запас сил своей души, получать взамен энергию отдачи - этого ей сильно не хватало, но она никогда ни о чём никого не просила. Она такая, видимо, уродилась... 
Внутри этой юной, хрупкой и совсем незащищённой женщины был стержень, каковыми наделены не все, ох! далеко не все мужчины. А огня её сердца и души хватало на то, чтобы все, кто был рядом, ощущали теплоту, радость, и в их жизни наступало просветление. Её мама так и назвала при рождении - РАДОСТЬ МИЛАЯ. 

Сама она в дружбе была очень избирательна: друзей истинных можно было 
пересчитать на пальцах одной левой руки... Почему левой? - Потому что она 
относилась к немногочисленной когорте левшей. Возможно, что этим ещё и объяснялась некоторая её исключительность из общей массы существующего подлунного человечества. 

Но было ещё и другое, что выделяло её. Она очень хотела ребёнка, своего, 
самого долгожданного и любимого. У неё целыми днями были вокруг чужие дети. 
Она их любила, учила, занималась их развитием и воспитанием. Когда наступал 
вечер, и, закончив день, солнце уступало место ночи и луне, мерцающие звёзды 
часто наблюдали её тоску, грусть и даже слёзы. Но только они, а люди этого 
не должны были видеть. Она в смирении благодарила за прошедший день все 
четыре стороны света, небо, Вселенную. И молила, чтобы только в следующий раз, когда небеса будут посылать ангелов-младенцев, даже если она будет 
сильно занята в это время другими делами, не обойти её, вспомнить об ежедневных мольбах и послать ей дитя. 

Среди её подруг была необыкновенная земная фея, великая премудрая чудотворница. Она была обучена тонкостям взаимодействия с Высшими силами, 
ответственными за распределением дарами материнства. Но пока и она ничем не могла помочь, кроме советов ожидать и молиться, надеяться и верить. Угощала 
иногда своими заговорёнными волшебными снадобьями, правда не безвоздмездно, и старалась поддерживать, как могла. РАДОСТЬ помнила о своём неиссякаемом 
потенциале, заложенном в имени, и не отчаивалась, просто верила. 

И в одну ночь приснилось ей, что собрались вокруг неё предки, ушедшие 
давно в Вечность, на СОВЕТ РОДА. Они знали о её посылах Господу, о мечте 
иметь дитя. Спрашивали её о чём-то, слушали, обсуждали между собой степенно 
и неторопливо, решали, достойна ли продолжения рода. И потом утешили её и заявили о поддержке СИЛ РОДА. А через несколько дней она узнала, что в ней 
зародилась новая жизнь... Ещё неизвестно, кто... - но уже родное и любимое существо. 

Весной, на Пасху, она стала мамой замечательной маленькой дочки. 
Шёл дождь, и все сады были в цвету. Счастье её было безмерно! Оно пролилось 
на неё этим весенним тёплым дождём. ПросЫпалась радость крупными сверкающими 
жемчужинами, излучающими свет... И назвали девочку старинным библейским 
именем Лия, что означает "дождь идёт", Каролина - "бусинка", ЛИЯ КАРОЛИНА. 

27.03.2017г. 
© Copyright: Ольга Фунтикова Бояркина, 2017 
Свидетельство о публикации №117032707055

Прикрепления: Картинка 1